|
|
От
|
Георгий
|
|
|
К
|
Георгий
|
|
|
Дата
|
26.04.2007 11:36:37
|
|
|
Рубрики
|
Тексты;
|
|
Отзыв Золотоносова (*+)
http://idelo.ru/421/17.html
Шестидесятники // Всеволод КОЧЕТОВ // Судьбодоносный роман и его автор
Михаил ЗОЛОТОНОСОВ
Шестидесятничество как феномен культуры формировалось и развивалось в условиях сильнейшей идеологической поляризации. Одним полюсом был "Сталин", другой варьировался в довольно широком диапазоне: от "Ленина" и "восстановления ленинских норм" до полного антисоветизма, который мог быть как демократическим, так и крайне националистическим. "Символом веры" Кочетова был "Сталин", разоблачение же культа приравнивалось к уничтожению социализма вообще.
Отсюда и роль журнала "Октябрь", главным редактором которого Кочетов был в 1961-1971 гг. Это тоже феномен "шестидесятничества", только реакция на решения ХХ съезда была резко осуждающей, замешанной на этатизме и антизападничестве. Естественно, что "Октябрь" противостоял "Новому миру" Твардовского, но его функция была шире. В полной мере она обнаружилась после выхода романа Кочетова "Чего же ты хочешь?" ("Октябрь". 1969. № 9-11).
С точки зрения КГБ
Что касается самого Всеволода Анисимовича Кочетова (1912-1973), то это был третьестепенный советский писатель, исправно плодивший псевдореалистические романы, в которых тематизировались советские идеологемы. Скажем, в "Журбиных" (фильм "Большая семья") он соединил жанр семейного романа с темой рабочего класса. В романе "Братья Ершовы" Кочетов показал сплоченный рабочий коллектив как носителя передовых идей и среду художественной "гнилой" интеллигенции как носительницу идей ревизионистских. Возможно, такова была реакция на события в Венгрии. Но даже "Правда" (1958, 25 сент.) поправила его, заметив, что "настроения эти затронули значительно меньший круг творческих работников, чем показано в романе".
Поправки "Правды" характерны: Кочетов всегда святее папы и всегда выражает мнение самых реакционных слоев ЦК и "органов". Все знали, что если основная масса советских писателей смотрит на жизнь глазами идеологического отдела ЦК КПСС, то у Кочетова на все точка зрения КГБ.
"Чего же ты хочешь?" эту репутацию упрочил еще более. Роман представлял собой реакцию на "Пражскую весну", после которой Андропов создал новое Пятое управление, изучавшее все проявления инакомыслия и боровшееся с ним. Кочетов доносил не только на творческую интеллигенцию в СССР, но и на еврокоммунистов и ревизионистов из компартий Италии и Франции. Кочетов нарочно придумал, что москвичка Лера Васильева вышла замуж за итальянца Бенито Спаду. Это позволило ей, а заодно и читателям узнать, что Бенито не любил Ник. Островского и диктатуру пролетариата. Мерзавец раскрылся до основания — именно так, как в мае 1970 г. был раскрыт в статье "Правды" ревизионист Роже Гароди.
Кстати, на роман Кочетова сразу появились пародии, и в одной из них, Зиновия Паперного ("Чего же он кочет?", публикация: "Крокодил". 1988. № 29), сюжет был трактован так: "Советская девушка Лера Васильева вышла замуж за итальянца Спада, тезку Муссолини. Вначале ее муж назвался просто Беном, и она, ни о чем не подозревая, поехала с ним в Италию, к Бениной матери".
Икс, игрек, зек
Замысел Кочетова был простым: опровергнуть антикоммунизм, продемонстрировав его образцы, которые советскому читателю покажутся лживыми и отвратительными. Сюжет тоже был простым: из шпионского центра в СССР направлена группа в составе бывшего эсэсовца Клауберга, эмигранта (тоже б. эсэсовца) Сабурова-Карадонны и голубоглазой американки Порции Браун (в ней без труда опознавалась Ольга Карлайл, внучка Леонида Андреева, крупный американский литературовед). Группа должна фотографировать иконы для издания красивого альбома, а на самом деле заниматься подрывной работой, наведением мостов, внутренним разложением советского народа, приближая падение коммунизма.
"Возможность атомных и водородных ударов по коммунизму, с которыми носятся генералы, с каждым годом становится все проблематичней… А покончить с коммунизмом мы обязаны, — вещает некий "сэр". — Мы обязаны его уничтожить. Иначе уничтожит нас он… Сейчас кое-что обнадеживает. Мы исключительно умело использовали развенчание Сталина… Вместе с падением Сталина… нам удалось в некоторых умах поколебать и веру в то дело, которое делалось тридцать лет под руководством этого человека… Наше дело сегодня — усиливать и усиливать натиск, пользоваться тем, что "железный занавес" рухнул и повсюду… наводятся мосты. Что мы делаем для этого? Мы стремимся накачивать их кинорынок нашей продукцией, мы шлем им наших певичек и плясунов, мы…"
Этот message вышел непосредственно из недр КГБ. Впервые советский автор для убедительности получил разрешение назвать в открытой печати "Новое русское слово", "Грани", "Посев", "Русскую мысль", фамилии редакторов и издателей. Чуть ли не цитировалось то, что там публиковалось, — например, приводились фрагменты из листовки "К интеллигенции России" (1967): "Россия разорена, инакомыслие в ней подавляется, идеи не осуществились, коммунизм себя изжил". Все об этом знали, но читать такое даже в гебешных кавычках было забавно, не случайно роман стал бестселлером, в библиотеках за ним выстроились очереди.
Читать его интересно и сейчас, ибо опус Кочетова показывает, что андроповский орган весьма точно представлял, откуда исходят главные опасности для режима. Так как он насквозь утопичен, то смерть ему принесут не бомбы, а СЛОВО, разоблачение. Разоблачение же нужно направить на ряд ключевых мест — прежде всего на сталинизм. Сейчас уже вполне ясно, что в 1987 г. "передовой отряд" КПСС — КГБ — начал перестройку, т.е. демонтаж режима, именно по той программе, которую в 1969 г. КГБ полагал смертельной.
В пародии Паперного, за которую его сразу исключили из партии, были такие диалоги, приписанные героям романа — Феликсу Самарину и его отцу, высокопоставленному московскому чиновнику.
— Давно хотел спросить. Скажи, пожалуйста, был тридцать седьмой год или же после тридцать шестого сразу начался тридцать восьмой?
— Тридцать седьмой! Это надо же! — уклончиво воскликнул отец. Его взгляд стал холодней, а глаза потеплели. — Уравнение с тремя неизвестными, — сказал он молча, — икс, игрек, зек.
— Прости, отец, опять я к тебе… Так как же все-таки — был тридцать седьмой год или нет? Не знаю, кому и верить.
— Не был, — ответил отец отечески ласково, — не был, сынок. Но будет.
Стриптиз как высшая стадия разложения
У Кочетова антисоветчица Жанна Матвеевна описывает свою тактику: "…Не Маяковского отлучать от коммунизма. А тащить в коммунизм, скажем, Мандельштама, Цветаеву, Пастернака… Изучите повнимательней их тексты, проинтерпретируйте, прокомментируйте. Вот, мол, подлинная поэзия революции… Литературный портрет нужен? Портрет Цветаевой! Литературный радиотеатр? Андреева! Стихи на эстраду? Мандельштама! На сцену? Бабель!.." Так Кочетов обрушился на отдушину либеральной интеллигенции, на то немногое, что еще оставалось.
Попало и русофилам — в образе поэта Саввы Богородицкого, заменившего "товарища" на "сударя", без труда опознавался Владимир Солоухин. Интеллигенция узнала себя, и это определило читательский успех: все слышали о доносах, но мало кто их читал. А тут вот он.
Особую роль играла в романе Порция Браун. В финале она устроила стриптиз как высшую стадию разложения советской молодежи, а перед этим внятно изложила проект по разложению коммунизма в целом: "Мы… работаем, работаем и работаем… Брожение умов в университете, подпольные журналы, листовки. Полное сокрушение прежних кумиров и авторитетов… Дивы… умеющие трясти бедрами на эстраде… сексуализируют атмосферу у русских, уводят молодых людей от общественных интересов в мир сугубо личный, альковный. А это и требуется. Так ослабнет комсомол… Все будет только для виду, для декорума… А тогда в среде равнодушных, безразличных к общественному, которые не будут ничему мешать, возможным станет постепенное продвижение к руководству в различных ведущих организациях (Кочетов не осмелился назвать КПСС и КГБ — М.З.) таких людей, которым больше по душе строй западный, а не советский, не коммунистический".
Тогда читать все это было смешно, от души веселились пародисты. Лауреат Ленинской премии Сергей Смирнов в пародии "Чего же ты хохочешь?" так описал Порцию: "Подрывную работу среди творческой интеллигенции Порция Уиски вела в постели. В промежутках между поцелуями она успевала подсказать молодому поэту сомнительную рифму, уговорить художника писать не маслом, а маргарином…" Паперный описал художника Антонина Свешникова, который создал полотно "Гегемона Лиза": рабоче-крестьянская мать родила двойню, рабочего и крестьянина…
Но, по иронии судьбы, именно Андропов, "продиктовавший" Кочетову роман, привел к власти Горбачева, утратившего монолитность тоталитарного сознания. Так что роман оказался именно судьбодоносным.
Главным героем романа был писатель Булатов, alter ego автора. В фамилии слышались рефлексы заветного символа "Сталин". В пародии С. Смирнова Булатов был переименован в Лаврентия Виссарионовича Железова; З. Паперный назвал Булатова "офицером человеческих душ", любимым выражением которого было "осади вперед!".
Булатов дает отпор всем врагам сразу, а чтобы это выглядело убедительнее, в романе перевоспитывается бывший эсэсовец Сабуров-Карадонна, который вдруг начинает палить такими текстами: "Ты хочешь, чтобы русских и всех других, из кого состоит советский народ, превратили в пыль для удобрения европейских или американских полей?.. Ты увидишь, что приход западной "демократии", которой завлекают вас, молодых русских, западные пропагандисты, — это отнюдь не полные витрины ширпотреба, а… уничтожение вашего государства…"
Любопытно сопоставить позицию Сабурова с ксенофобией как частью идеологии нынешнего режима, воспитывающего ненависть к Западу. Читайте Кочетова!