|
|
От
|
Monco
|
|
|
К
|
Борис
|
|
|
Дата
|
20.06.2008 15:16:52
|
|
|
Рубрики
|
Прочее; Тексты;
|
|
Про "демократический панславизм".
http://lugovoy-k.narod.ru/marx/06/062.htm
Кёльн, 14 февраля. Мы достаточно часто указывали на то, что сладкие мечты, возникшие после февральской и мартовской революций, например мечтания о всеобщем братстве народов, о федеративной республике Европы и вечном мире, по существу прикрывали только безграничную растерянность и бездеятельность тогдашних идейных вожаков. Не видели или не желали видеть, что надо сделать для того, чтобы защитить революцию; не могли или не хотели провести никаких действительно революционных мер; ограниченность одних и контрреволюционные происки других — все это привело к тому, что вместо революционных дел народ получил только сентиментальные фразы. Высокопарный негодяй Ламартин был классическим героем этой эпохи, когда под поэтическими цветами и риторической мишурой скрывалась измена народу.
Народы, совершившие революцию, знают, как дорого им пришлось заплатить за то, что в своем простодушии они тогда поверили высокопарным словам и напыщенным уверениям. Вместо обеспечения безопасности революции — повсюду реакционные палаты, подкапывающиеся под революцию; вместо осуществления обещаний, данных на баррикадах, — победа контрреволюции в Неаполе, Париже, Вене, Берлине, падение Милана, война против Венгрии; вместо братского союза народов — возобновление Священного союза на более широкой основе под покровительством Англии и России. И те самые люди, которые еще в апреле и мае восторженно приветствовали высокопарные Фразы эпохи, не иначе как с краской стыда вспоминают о том, как они позволили тогда обмануть себя дуракам и негодяям.
Горький опыт привел к убеждению, что «братский союз европейских народов» может быть осуществлен не при помощи пустых фраз и благих пожеланий, а лишь при помощи радикальных революций и кровавой борьбы; что речь идет не о братском союзе всех европейских народов под одним республиканским знаменем, а о союзе революционных народов против контрреволюционных, союзе, который может быть осуществлен не на бумаге, а только на поле сражения.
Во всей Западной Европе этот горький, но необходимый опыт уничтожил всякое доверие к ламартиновским фразам. Напротив, в Восточной Европе все еще существуют фракции, якобы демократические, революционные фракции, которые продолжают служить эхом этих фраз и сентиментальных чувств и проповедовать евангелие братства европейских народов.
Эти фракции — мы оставляем в стороне некоторых невежественных мечтателей-немцев, например г-на А. Руге и др, — суть демократические панслависты различных славянских народов.
Программа демократического панславизма лежит перед нами в виде брошюры «Призыв к славянам. Сочинение русского патриота Михаила Бакунина, депутата Славянского съезда в Праге». Кётен, 1848.
Бакунин — наш друг. Но это не помешает нам подвергнуть критике его брошюру.
Вот частичный портрет революционной эпохи. Как в начале 1848-го года революционные демократы выступали с "сентиментальными фразами", не предлагая решительных "революционных мер", так в 49-ом году, уже после разгрома революции на континенте, ничего не поменялось, и революционная демократия утешает себя всё теми же цветастыми фразами. И никаких попыток рефлексии, никаких попыток разобраться, почему история пошла так, а не иначе, вместо анализа причин поражения декларация всё тех же целей и лозунгов, высказанных ровно теми же словами, что и раньше (очень выпукло эта картина дана у Герцена в "Былом и думах" в главе о французской эмиграции в Лондоне).
Статья Энгельса направлена против указанного явления, общего всему европейскому революционному движению, и брошюра Бакунина "Призыв к славянам..." служит Энгельсу примером, иллюстрирующим общий мечтательный настрой демократии.
Классовая борьба пролетариата, как сказано в "Манифесте", интернациональна по содержанию, но национальна по форме. Т.е. перед революционерами стоит задача победоносно завершить революцию в своей стране и лишь затем можно будет что-то думать о "конфедерации братских народов". Но мечтательность порождает неспособность здраво анализировать сложившуюся ситуацию, а без этой способности нельзя поставить перед собой реально осуществимые задачи, значит нельзя будет составить программу конкретную действий, план "решительных революционных мер", а без этого революция останется беззащитной и падёт под первым же напором реакции, когда стихийный энтузиазм масс начнёт спадать.
Разумеется, ни о чём этом у Кара-Мурзы прочитать нельзя, он считает, что единственное, что двигало Энгельсом при написании статьи, была "страстная ненависть к славянским народам".
Что касается цитаты про мексиканцев, то она, во-первых, полемичски заострена против Бакунина, во-вторых, смысл её вовсе не в том, что Энгельс даёт моральные санкции на действия против мексиканцев, а в указании на то, что история действует, не спрашивая ни чьих моральных санкций.
Вот ещё несколько цитат, которые Вы не найдёте у Кара-Мурзы, а найдёте Вы их только если самостоятельно прочитаете статью Энгельса "Демократический панславизм".
«Справедливость», «человечность», «свобода» и т. п. могут тысячу раз требовать того или другого; но если что-нибудь невозможно, оно в действительности не происходит и, несмотря ни на что, остается «пустой мечтой». Роль, которую масса славян играла после пражского съезда, должна была бы рассеять иллюзии панславистов; они должны были бы понять, что со всеми благими пожеланиями и прекрасными мечтами ничего не поделаешь против железной действительности, что их политика так же мало была когда-либо «политикой революции», как и политика Французской республики.
Контрреволюциооная роль, которую сыграли славянские народы Австро-Венгрии напрямую сравнивается Энгельсом с контрреволюционной ролью политики французской буржуазии. А Кара-Мурза продолжает талдычить, про "этничность в тени классовой теории".
Заметим прежде всего, что для демократов Славянского съезда политическая романтика и сентиментальность весьма извинительны. За исключением поляков — поляки по вполне понятным причинам не панслависты, — все они принадлежат к таким народам, которые либо, подобно южным славянам, по всему своему историческому положению неизбежно являются контрреволюционными, либо, подобно русским, еще далеки от революции и потому, по крайней мере пока, еще контрреволюционны.
А мы заметим, что Кара-Мурза приписывает классикам тот взгляд, что они делят народы на революционные и контрреволюционные по признику крови, по какому-то "примордиализму".
Однако все это еще не имело бы решающего значения. Если бы славяне в какую-нибудь эпоху своего угнетения начали новую революционную историю, они уже этим одним доказали бы свою жизнеспособность. Революция с этого самого момента была бы заинтересована в их освобождении, и частные интересы немцев и мадьяр отступили бы перед более важными интересами европейской революции.
...
И тем не менее эти упреки оказались бы излишними и несправедливыми, если бы славяне где бы то ни было приняли серьезное участие в движении 1848 года, если бы они поспешили вступить в ряды революционных народов. Одна смелая попытка
совершить демократическую революцию, даже в том случае, если она терпит поражение, вытравляет из памяти народов целые века позора и трусости, немедленно реабилитирует даже глубоко презираемую нацию.
Т.е. в объяснении позиции Энгельса прав Ленин, а не Кара-Мурза.