>Сам не раз спрашивал летчиков про выпивку, но всегда отрицали. Типа бухать - бухали, но только когда не летали. Перед вылетом - зась. Достаточно и 50гр., чтоб потом иметь серьезные проблемы при посадке...
Доводилось мне слышать рассказ про пьющего летчика.
Повествовалось в нем, правда, не об истребителе, а о командире корабля
в дальнебомбардировочном полку.
С позволения уважаемого сообщества я эту историю вкратце перескажу, она достаточно неординарная,
События происходили в 1944-45 годах в 22-м Севастопольском гв.дбап. Полк, как известно,
был вооружен американскими Б-25 и проблем с качественным алкоголем не испытывал - объемистый бак
противообледенительной системы омывания фонарей кабин заправлялся чистым спиртом. Системой в полетах
иногда пользовались, но спирт, понятно, списывали каждый вылет. Однако, с употреблением у летного состава
было весьма строго - командир полка гв. подполковник Баленко сам практически не употреблял и с подчиненных
требовал, хотя и относился с определенным пониманием. Характерна его фраза, сказанная в завершение поздравительной
речи личному составу полка 9 мая 1945 г. "А теперь - воробью - воробьиное, слону - слоновье, а дураку - и понюхать не давать!"
Так вот был в полку один командир корабля, фамилию его мне рассказчик не назвал по этическим причинам,
ограничившись именем Николай. Николай воевал с начала войны, был очень опытным летчиком и человеком
какой-то отчаянной, безумной храбрости. Но имел серьезный недостаток - сильно пил. В полку поговаривали,
что эта нечеловеческая храбрость и тяга к алкоголю, появились в нем после того, как он узнал о гибели
в оккупации своей семьи. Из-за пристрастия к алкоголю он попадал в разные истории, но его отмазывали, учитывая
предыдущие заслуги, колоссальнейшую любовь к боевой летной работе и ювелирное мастерство бомбометания.
Перед вылетом Николай прибывал к самолету абсолютно трезвым. Далее производил взлет и передавал управление правому летчику.
На подходе к цели вновь брал на себя управление, а выйдя на боевой курс сбрасывал на цель не весь боевой груз,
как другие экипажи, а одну бомбу, требуя от бортстрелков точного отслеживания и доклада как легла на цели бомба.
Затем, сделав круг, производил следующий заход, бросал следующую бомбу, требовал доклада и так количество заходов
на цель соответствовало количеству взятых в вылет бомб. Отворачивание на каждый новый заход сопровождалось глотком из фляжки со спиртом, заранее подвешенной на переплет фонаря. После последнего захода, Николай выводил самолет на обратный курс
и передавал управление второму пилоту. Командование полка о таком "стиле работы" знало и на место правого летчика к Николаю
всегда подбирались опытные пилоты для подстраховки и исключения неожиданностей. После посадки Николай бегал в штаб разузнать
результаты фотоконтроля, который, как правило всегда подтверждал очень высокую точность его попаданий, что и служило для
Николая поводом основательно "добавить". Однако, если на следующую ночь были назначены полеты, он в назначенное время
стоял в готовности кристально трезвый, без каких-либо следов "вчерашнего".
А вот члены экипажа с Николаем летать не хотели. Причина банальна - объективный страх. Вместо однократного, как у других экипажей, входа в зону активного противодействия вражеской ПВО, экипаж Николая попадал в это самое пекло шесть - восемь, а то и больше раз за вылет.т А бомбил полк, как правило, крупные цели, прикрытые очень мощными зенитными средствами. По свидетельству рассказчика,
которому довелось повоевать и в сухопутных войсках, и в дальней авиации - на земле не так страшно, можно в окоп спрятаться, в землю вжаться есть хоть какое-то ощущение укрытия. А в самолете, который в свете САБ-ов выходит на боевой курс и ни на миллиметр не имеет права свернуть, да еще схвачен вражескими прожекторами кажется, что ты на ослепительно освещенной арене колоссального цирка и стреляет в тебя вся земля, и ощущаешь ты себя даже на на грани верной смерти, а уже за ней. (Извините за лирику, но человек, который мне все это рассказывал, описал все именно этими словами).
Такой психологической нагрузки люди не выдерживали и после двух-трех вылетов просили о переводе в другие экипажи. Впрочем и в этом командование изыскало пользу - перспектива за проступок или нарушение дисциплины попасть в "Колин экипаж" даже самых отъявленных разгильдяев превращала в образец дисциплины и уставного порядка.
После окончания войны Николая из полка демобилизовали. О его дальнейшей судьбе ничего не известно.
Еще раз приношу извинения уважаемому сообществу за длинное изложение, которое прошу не счесть заурядной байкой - человек, который мне все это рассказал никогда не давал повода усомниться в его воспоминаниях, многое из которых мне потом удалось подтвердить документально.
