От Тов.Рю Ответить на сообщение
К Тов.Рю
Дата 21.04.2004 00:37:24 Найти в дереве
Рубрики Суворов (В.Резун); Версия для печати

И вдогонку

«Эх, Алеша, нас с тобой надули!»
Студенческие волнения в Минске осени 1940-го

Периоды советской истории мы привыкли отмерять войнами и партсъездами. Впрочем, бывали события, менее заметные сегодня на фоне других, однако их знаковая сущность достаточно очевидна для исследователей.

Одним их таких событий явилось постановление СНК СССР осени 1940 года об установлении платы за обучение в вузах, техникумах и старших классах средних школ. Позже в учебниках истории о нем сообщали скороговоркой: «в связи с осложнением международной обстановки и необходимостью усиления оборонного потенциала страны...» Все это так. Но как повлиял новый закон на судьбы миллионов молодых людей, что происходило в те дни в городах — об этом почти нет историко-публицистических свидетельств...

В десятых числах октября 1940 года ежедневные «специальные» сводки НКВД БССР, которые ложились на стол секретаря ЦК КП(б)Б Пантелеймона Пономаренко, начали приобретать совсем уж специализированно-тематический характер. Так всегда делалось, когда в стране происходило что-то важное. Принимают ли Конституцию или объявляют новый заем, утверждают ли производственный почин или разоблачают очередную вредительскую организацию — партии надо было знать, что говорят об этом в народе. Партия вообще должна была знать все, что происходит в стране: о чем скребет по бумаге перо гр-на Луцевича И.Д. (он же поэт Янка Купала) и какие слова бормочет студент Ваня, тиская под лестницей студентку Маню; по какому вопросу плачет младенец в люльке и на какую тему шелестят тополя в парке над Свислочью.

Вышесказанное не покажется сугубо художественной метафорой, если мы раскроем одну из папок принятого в НКВД колера «утро красит нежным цветом стены древнего Кремля» и взглянем на титульный лист:

Сводка НКВД
Сов. Секретно
Секретарю Центрального Комитета Коммунистической Партии (большевиков) Белоруссии
тов. ПОНОМАРЕНКО

Специальная сводка
Второго Специального Отдела НКВД БССР,
составленная на основании данных 100%-ной обработки городской корреспонденции, исходящей из гор. Минска за 10 октября 1940 г.

Минским пунктом П/К обработано 100% корреспонденции, исходящей из гор. Минска за 10 октября 1940 с. г. с целью выявления политнастроений студенчества и населения в связи с постановлением СНК об установлении платности обучения в старших классах средних школ и в высших учебных заведениях СССР и об изменении порядка назначения стипендий.
Характерные выдержки из документов приводим: ...

В конце этой очередной подборки писем на 12–15 страниц (большим объемом материала незачем было утомлять руководителя республики) стоит обязательная личная подпись народного комиссара внутренних дел Белорусской ССР комиссара государственной безопасности 3-го ранга Лаврентия Цанавы.

Это ж какую колоссальную работу надо было ежедневно проделывать: вскрывать и прочитывать каждое (!) отправленное рядовым советским гражданином письмо, профессионально вникать в его смысл — нередко завуалированный, умно делать выдержки и попутно часть писем переводить с белорусского на русский (неистребимые нацдемы норовили писать на «мове», которую товарищи Цанава и Пономаренко не знали), перепечатывать на хорошей бумаге, производить корректорскую сверку...

Кто этим занимался и — где?

Имеется уже достаточно свидетельств и описаний того, что представляли из себя «специальные» чекистские помещения при почтовых узлах:

«В огромной комнате нас сидело человек двадцать. Только женщины. Специальным пинцетом вскрывали конверт, прочитывали текст, потом запечатывали письмо так, чтобы не было видно ни малейшего следа. Если в письме было что-то подозрительное, отдавали начальнику на проверку». (Мой нежный ангел... // Совершенно секретно. № 9, 1999)

Это, кстати, и есть запоздалый ответ советским гражданам, удивлявшимся, почему при проклятом царском режиме письмо из Минска в Москву попадало на второй день, а теперь оно ползет 3–5 суток: «Что — у Лазаря Кагановича паровозы в два раза медленнее вращают колесами, чем у графа Витте?»

В Белоруссии, судя по спецсводкам НКВД, эти самые «пункты П/К» (почтовый контроль? перлюстрация корреспонденции?) имелись, кроме Минска, также в Бресте, Барановичах, Орше, Витебске. Очевидно, привязка делалась к железнодорожным узлам, и таким образом «закрывались» географические направления исходящих потоков конвертов.

Итак, чужие письма... Поскольку мы не чекисты и не партийные работники, которым, словно врачам, «можно» было исследовать самое интимное в человеке, то, стало быть, в отношении нас действуют нормы общепринятой морали. А согласно ей нельзя читать чужие письма без согласия авторов и тем более — оглашать конкретные имена.

Процитируем откровения какого-нибудь молодца о его загулах, а потом выяснится, что через несколько лет он стал Героем Советского Союза. Каков будет воспитательный эффект?.. И, в конце концов, возможна такая ситуация, что, допустим, в 1940-м кто-то матерно ругал в письмах товарища Сталина, но потом раскаялся — да так, что и поныне выносит на демонстрации портрет усатого вождя, а мы его сейчас как-бы разоблачим, и человек услышит от внуков обидные слова...

Поколебавшись, мы решили соблюсти некую условность: имена отправителей не называем, а указываем лишь адресатов. Хотя и маловероятным будет такое спустя десятилетия, но, возможно, кто-то узнает себя и даст нам знать.

Публикуемые здесь письма — не только студентов и не только о вузовской жизни. Благодаря им мы видим замечательный срез тогдашнего общества: настроения и нравы различных социальных слоев, живые черточки быта и даже неизвестные ныне реалии — вроде «колбасы» (трамвайного буфера) в цитируемом стихотворении. Все это создает весьма колоритную картину.

Кратко о Минске 1940 года — что это был за город... Населения насчитывается около 250 тысяч, общая жилая площадь, по официальным данным, составляет 1,07 миллиона квадратных метра. Действуют 332 государственных и кооперативных предприятия. Длина трамвайных линий — 36,7 километра. В городе 49 общеобразовательных школ (33 тысячи учеников), 17 техникумов и училищ (5 тысяч учащихся) и 10 вузов (9,8 тысячи студентов).

Квалифицированный рабочий в ту пору получал 400–500 рублей в месяц, специалист-бухгалтер — 600. Стипендия у студентов вузов была 135 рублей.

Одновременно с этим указом был издан 2 октября 1940 г. указ «О государственных трудовых резервах СССР». В нем прямо говорилось о «мобилизации» молодежи в ремесленные училища и на производство. Студенты это поняли так:

Гомель, ул. Советская, 224. Казимирову П.А:
«Сложилось мнение, что мы ненужные люди, дармоеды, не приносящие и не принесущие в будущем человечеству ничего полезного, что нас необходимо поставить за станки и проч.».

Настроения озвучивались следующие:

Бегомль, Советская ул. № 1/2 Шифрину Иосифу:
«Второго октября нам было еще хорошо, а как только настало 7 часов 3-го октября, то стало так плохо, что хуже и быть не может. Для чего столько мук, столько страданий, столько забот, которые я вытерпела за 13 лет моей учебы! Я осталась посреди дороги, не приобрела себе еще специальность. Ох, как жалко всего этого. Мне сейчас так трудно, так больно, когда я вспомню, что я осталась, как лодка без весел посреди пенющегося моря, волны которого гонят тебя то в одну сторону, то в другую, а к берегу не хотят влачить».

Москва, Моховая, 11, корпус «Ж», МГРИ. Ходасевичу А.:
«Мне обидно, Алеша. Мы с тобой дети бедняков, на нас возлагают они, старые и больные, все надежды. А сейчас? Кто обеспечит спокойную старость моим дорогим родителям, кто отблагодарит их за неусыпные заботы? Как мне больно и нехорошо! Ведь все мои предположения, все то, что я бережно лелеял в себе, все это, как карточный домик, разлетелось, придавив своей тяжестью мои мысли и чувства. Я, Алеша, теперь чувствую ко всему полную антипатию: мне ничего не хочется, мне хочется забыться, чтобы не видеть пьяных физиономий студентов, пропивающих сейчас последние гроши, чтобы не слышать их реплик, полных одной горечи и сарказма. Я прекрасно понимаю, что только очень обостренные дела международной политики вынудили Правительство пойти на этот шаг. Я понимаю, что нам нужны деньги, много денег. Но разве нельзя было это сделать как-то иначе? Это все верно: в колхозах, на фабриках и заводах нет рабочих рук. Следовательно, основная масса студенческой молодежи должна составить наши промышленные резервы. А учиться будут те, кто действительно способен на это и... и дети хорошо обеспеченных родителей. Вот это обидно, очень обидно!!! Какая-нибудь дубина (вроде Али) будет учиться, а мы... те, которым немыслимо без высшего образования, будем мелкими людьми. Да, деньги — вот, что я вспоминаю с содроганием, вот, что приводит меня в исступление. И скоро ли настанет время, когда деньги — это мерзкое наследие капиталистического общества будут превращены в пыль. Тогда бы я первый топтал бы их, чтобы навсегда вычеркнуть из памяти переживаемое нами теперь. Эх, Алеша, нас с тобой надули! Договаривались мы с государством "играть" по одним правилам, а вышло по другим».

Бобруйск, завод № 4 Главлесспирта, Олейнику Валентину:
«Сейчас мы находимся в приятном ожидании как решится наша судьба. Я думаю, что ты читал сообщение ТАСС. Представляешь положение студенчества. Сейчас студенты ходят, как мухоморами объевшись, не знают куда броситься и что предпринять».

Горки, СХ Институт, Солодонову Григорию:
«Скажи, Гриша, зачем нам выпала такая печальная и тяжелая доля? Неужели нам не придется выйти в люди? Неужели нам, раз... их мать, придется итти работать без законченного образования? Эх, блядь, блядь!!!»

Ранее нигде, ни в каких печатных произведениях у нас не сообщалось о студенческих бунтах в Минске:

Могилевская обл., Горецкий район, п/о Горы. Анищенко Антонине:
«Тоничка! Я тебе, когда увидимся, подробно расскажу о восстании в институте, все подробно, что нельзя писать. У нас была просто забастовка. Студентов разгоняли по коридору, не давали стоять группами».

Читинская область, ст. Борзя, 126 КАП, Маковец Демьяну Никитичу:
«В Минске творится что-то невероятное. В БГУ после занятий в аудитории студенты обернули кафедру, в другой — заставили дверь по выходе из аудитории стульями, столами, а сами ушли неизвестными».

Гомель, Лещинская ул., 4, Торгово-кооперативная школа БКС, интернат 3, Павлють Регине Ф:
«На Фрунзенской улице собрались 4 октября все студенты и устроили митинг. Милиция разогнала студентов. Ребята начали пить до безумия и творить безобразия по улицам».

Пояснение: на Фрунзенской, 57, находилось общежитие БГУ, и там же в марте 1940 г. была открыта большая студенческая столовая. Фактически это место стало общегородским клубом учащихся. Упоминания о митинге мы находим и в других письмах:

Осиповичский р-н, ст. Свислочь, с/з «Октябрь», Самыкиной Марине А.:
«Первый курс абсолютно весь ушел из институтов, и учатся одни "хайки". Знаешь, вот эти дни — 3, 5, 6-го по Минску было не пройти. Все получили за первый месяц стипендию, и больше нет как учиться, так они напиваются и тогда группами ходят, буянят и безобразничают на Пролетарке. Все эти ночи лазили к девчатам в общежитие за чемоданами. А на Фрунзовке студенты устроили митинг многомиллионный (так в оригинале. — С.К.), их разгоняла милиция».

Ст. Калинковичи, Подольская ул.,18. Пасекунову П.С.:
«Едем и орем, чтобы не было скучно. Прохожие смотрят на нас и говорят: "Студенты теперь волнуются, как народники в былые времена". Это какой-то старик сказанул в трамвае».

Архангельск, Лесотехнический институт, студ.1 курса Астаховой Ольге Михайловне:
«В коридорах собирались толпы студентов и пели песни о Сталине разные, "Дубинушку" и другие наподобие этих. И так замечательно у них выходило — здесь слышалась тоска и озорство».

Белостокская область, Сопотскинский район, санаторий Святск, зубврачу Шепелевич С.И.:
«Ты себе не представляешь, что творится в институте. Целые бунты. Лекции не слушают, идут наперекор ассистентам, шумят, кричат. На общей лекции пишут такие записки, прямо ужасно. Например: "Как Вас теперь назвать — товарищ профессор, или господин профессор, ведь мы идем к старому?" Еще что было: собрали студентов проводить митинг в знак одобрения этого постановления, и вот только начали принимать резолюцию — все воротники поставили и через двери, и осталось человек 10–15 из 250».

Слуцк, Первомайский пер., 5, Левину Ш.И:
«Пришел к нам из Райкома партии человек делать доклад об этом Указе, тогда мы все студенты вышли из клуба, и он остался разговаривать с пустыми стенами».

Полесская область, п/о Наровля, детдом. Зайцеву А:
«В общежитие, где живет наш 3 курс, пришла секретарь парткома и кто-то из комсомольского комитета. Они пришли, а ребята поют под гармошку. Пришедшие начали что-то говорить, успокаивать студентов, а те слушать не хотят и еще громче начали петь. Пришедшие из парткома, видя, что ничего не выходит, завернулись, а ребята им вслед начали кричать "ура", "бис", да как начали свистеть, что в других общежитиях уже такие "агитаторы" больше не появлялись. В Физкультурном институте было еще лучше, там знаешь какие ребята, не то, что наши, там еще лучше освистали и окричали этих "агитаторов" и чуть не спустили с 4-го этажа. 2-х студентов их института забрал был НКВД, но потом выпустил».

В письменных рассуждениях наличествовала откровенная крамола:

Ростов-Дон, проспект Соколова, № 13, Росснабсбыт, Гуляевой Зинаиде Александровне:
«Это вся Конституция насмарку пошла, что учение и образование в Советском Союзе бесплатное».

Москва, Б.Калужская ул.14, Горный Институт, студ. Бубашкину Дмитрию Александровичу:
«Очень правильно и бесхитростно написал ты про жизнь и Москву, где ярче всего обнажена власть денег. Да, от власти денег никогда не освобождалось человечество, с каждым днем они играют все большую роль. Лучшим доказательством этому является фокус правительства вопреки статье Конституции. Но народ наш запуган всякими ВЧК–ОГПУ–НКВД...»

Студенчество ударилось в отчаянный разгул:

Вилейка, Горком КП(б)Б, Камай Мане:
«Маня, могу прямо сказать, что уже больше 5 дней, как я пьянствую. В Красном уголке всегда до 4 часов ночи шумно. Одним словом, жить стало веселее, жить стало лучше».

Пинская обл., гор. Иваново, Ивановская СШ, учителю Григорию Никифоровичу Прокопчику:
«Сейчас ничего не делаем. Играем круглые сутки в карты, пьем водку со всеми вытекающими отсюда последствиями».

Началось жесткое размежевание молодежи по партийно-политическому признаку:

Речицкий р-н, дер. Волчья Гора, Стрельченко Павлу Андреевичу:
«В постановлении СНК СССР сказано, что стипендия назначается студентам-отличникам, т.е. получающим Сталинскую стипендию. А кто ее получает, вы, конечно, понимаете. Это секретарь парторганизации, секретарь комсомольского комитета и еще кое-кто из таких же».

И также — по признакам социально-имущественным:

БССР, Речица, ул. Ленина, Чижик:
«Надо иметь блат. Устраивают дяди, тети, а нам негде и деваться. На заводы иди, крепи мощь Советского Союза, проучившись 11 лет».

Орша, ул. Ленина, 91. Василевскому С.:
«Смогут заниматься только те, родители которых получают 5–10 тысяч в месяц. Чем же это отличается от прежнего положения, о котором все говорят с презрением?»

Наровля, детдом. Зайцеву А:
«Из дому мало кому могут помочь. Помощь может быть только сынкам профессоров, инженеров, да и других ответственных работников».

Обратим внимание, что инженер в ту пору — пока еще «ответственный работник», представитель имущей прослойки:

Октябрьский р-н, Протасовский сельсовет. Трофимовичу Семену Дмитриевичу:
«У нас в БГУ говорят: пусть учатся сынки инженеров, которые могут платить».

Узденский р-н, Теплинский сельсовет, дер. Караневская, Мелешкевич Л.Э.:
«Этот указ издали потому, что перестали нуждаться в стипендии. Студенты лучше жили тех, кто работает — лучшая одежда. Примерно, наши некоторые студенты пальто носят по последней моде, шляпа по цвету пальто, туфли модельные. А платье, кажется, под пальто как раз было бы хорошо и ситцевое, но носят обязательно шерстяное или шелковое. А откуда они брали, то неизвестно. Да, стало очень много интеллигенции, а работать некому».

Для нейтрализации студенческих волнений запустили на всю мощь оперчекистский аппарат. Последнюю «студенческую» сводку нарком Л.Цанава собственноручно датировал 23-м октября 1940 года. А через восемь месяцев началась война, и она покрыла собой и «списала» все или почти все. После войны то злосчастное постановление тихо отменили.

Десятки и сотни имен-подписей указаны в спецдонесениях товарища Цанавы товарищу Пономаренко. Назовем пока лишь одно.

Жил в Минске по улице Интернациональной, дом 10, квартира 30, студент по фамилии Кот (имя, к сожалению, в сводке не указано). И послал он в октябре 1940 года письмо в Москву: 3-й Студенческий городок, 2-й корпус, к. 25, Кренгауз Е.Я.

Было в письме студента Кота стихотворение:

Осень подкралась густыми туманами,
Голые древа стоят великанами.
Желтые листья безжизненно падают,
Кроны густые уж глаза не радуют.

Поле, что летом ласкало твой взор,
Стынет пустое, повсюду простор.
Все яровые убрали хлеба,
Нынче в колхозах идет молотьба...

Люди бегут, приподняв воротник,
И воробей головою поник.
Мокрою курицей на мостовой,
Брови насупив, стоит постовой.

Школьники серою стайкой гусей —
На колбасе, чтобы было скорей,
В школу несутся на всех парусах,
Хохот и гомон во всех корпусах.

Медленно, важно студенты идут,
Больше стипендии им не дадут.
Нечего, значит, сегодня спешить:
В вуз за учение надо платить.

Утром в трамваях ужасная давка.
Очередь длинная липнет к прилавку,
Всюду свой нос эти бабы суют:
«Что вы сидите? Там мыло дают!»

Мне надоело без дела ходить,
Вот и решил я стихи настрочить.
Как они вышли, я им не судья,
В книгах, газетах печатать нельзя. ...

Спасибо товарищам чекистам за то, что они в своих донесениях сохранили навеки эту прелестную зарисовку довоенной белорусской столицы.

С.Крапивин, историк
Минск