> А на счет включения финлядии в состав СССР вы врете небыло такого плана и манергейм совершенно непричем. Эстония Латвия Литва вошли в сотав СССР добровольно на что есть документы.
"Зондаж возможности Пакта о ненападении с Германией через Финляндию в 1938 году
В апреле 1938 года резидент НКВД в Финляндии Рыбкин был вызван в
Кремль, где Сталин и другие члены Политбюро поручили ему совершенно
секретное задание... Он получил директиву неофициально предложить финскому
правительству соглашение, в тайне от советского посла.
Финнам гарантировалось экономическое сотрудничество с Советским Союзом
с учетом их интересов в Скандинавии и Европе в обмен на подписание Пакта о
ненападении, экономическом и военном сотрудничестве в случае агрессии
третьей стороны. Пакт сулил экономические выгоды для обеих сторон.
Предложение Сталина включало также разделение сфер военного и экономического
влияния в Балтийском регионе между Финляндией и Советским Союзом. По
указанию Сталина Рыбкин также передал 100 тысяч долларов на создание партии
мелких хозяев, которая выступала за нейтральную Финляндию.
Рыбкин во время беседы в Кремле выразил сомнение, что финны, тогда
враждебно относившиеся к восточному соседу, согласятся на подписание такого
договора, но Сталин подчеркнул, что это зондаж, поэтому предложения должны
быть сделаны устно, без участия в переговорах нашего полпреда, то есть
неофициально. Рыбкин поступил, как ему приказали, но предложение было
отвергнуто. Однако оно инициировало раскол в финском руководстве, который мы
позднее использовали, подписав сепаратный мирный договор с Финляндией в 1944
году. Кстати, это удалось сделать при посредничестве шведской семьи
Валленбергов. Не увенчались успехом и наши попытки найти тайные подходы к
Маннергейму, через его бывшего сослуживца по царской армии -- графа
Игнатьева, перешедшего на службу в Красную Армию в 1920-х годах.
Мне ничего не известно о подобного рода неофициальных предложениях
немецкой стороне, однако полагаю, что маршал Финляндии Карл Густав
Маннергейм проинформировал Гитлера о наших предложениях, так что фюрер,
посылая своего министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в Москву в
августе 1939 года для переговоров о подписании Пакта о ненападении,
полагался не только на спонтанную реакцию Молотова и Сталина. Он был
осведомлен о том, что мы готовы принять предложение подобного рода,
поскольку сами уже пытались заключить аналогичный договор с соседней
Финляндией.
Отказ Финляндии последовал в том же месяце 1938 года. Финнам было куда
важнее оставаться союзниками Англии, Швеции и Германии. К тому же они не
видели для себя никаких выгод в роли буферной зоны между Востоком и Западом.
Позднее, однако, эта роль все же была им навязана. За то, что Финляндия
напала на Советский Союз вместе с немцами, она должна была заплатить дорогую
цену. В результате финны получили куда менее выгодные для себя условия, чем
те, которые первоначально предлагал Рыбкин в 1938 году...
Присоединение прибалтийских республик и Западной Украины к СССР
Прибывший в Москву Чичаев, резидент НКВД в Риге, сообщил о резких
расхождениях и натянутых отношениях внутри правительства Латвии -- прежде
всего между президентом Ульманисом и военным министром Балодисом. Этот
конфликт подрывал стабильность существовавшего режима, уже находившегося под двойным давлением -- нашим и немецким. Немцы, вполне естественно, опирались
на своих преданных сторонников в экономических управленческих структурах и
деловых кругах, в то время как мы рассчитывали на влияние среди левых групп,
связанных как с компартией, так и с профсоюзами. Как бы там ни было, Латвия,
как, впрочем, и другие государства Прибалтики, по существу являлась буферной
зоной между нами и Германией. План создания широкой коалиции, когда в
правительстве должны быть представлены как немецкие, так и советские
интересы, также обсуждался на встрече в кремлевском кабинете Молотова. Узнав
о таком варианте, президент Латвии Ульманис выступил резко против, между тем
как министр иностранных дел Вильгельм Мунтерс неожиданно одобрил эту идею.
Обстановка в республике накалялась еще и потому, что там ширилось и
поддерживаемое нами забастовочное движение. Углублялся и экономический
кризис, вызванный начавшейся войной: традиционные торговые связи региона с
Британией и Западной Европой оказались оборванными.
Чичаев и Ветров, советник нашего полпредства в Риге, пришли ко мне, и
Ветров предложил сыграть на личных амбициях Мунтерса, чья репутация в
Берлине была довольно устойчивой из-за его частых встреч с Риббентропом. Что
касается Ульманиса, то его правительство не пользовалось особой
популярностью в результате ошибок в экономической области, с одной стороны,
примиренческой позиции, занятой им по отношению к шовинистически настроенным
немецким бизнесменам в Риге -- с другой. Эти коммерсанты скупали все
наиболее ценное, что было в республике, широко пользуясь теми
преимуществами, которые открывались перед ними из-за прекращения торговых
связей Латвии с Западной Европой. Кстати, около семидесяти процентов всего
латвийского экспорта шло в Германию -- по существу по демпинговым ценам. Я
информировал Берию и Молотова, что правительство Латвии опирается не столько
на поддержку регулярных воинских формирований, сколько на вспомогательные
полицейские части, составленные в основном из сыновей фермеров и мелких
торговцев.
По нашему убеждению, министр иностранных дел Мунтерс был идеальной
фигурой для того, чтобы возглавить правительство, приемлемое как для
немецких, так и для советских интересов. Когда он обязал ведущие латвийские
газеты опубликовать фотографию Молотова (в честь его 50-летия), мы
восприняли это как знак его готовности установить личные контакты с Молотовым. Наша реакция была незамедлительной: мне тут же выдали
дипломатический паспорт на имя Матвеева, а Мунтерса информировали о том, что
с ним хотел бы встретиться Матвеев, специальный советник Молотова, для того
чтобы латвийский министр мог через него передать все то важное, что у него
могло быть помимо протокола. Эти неофициальные послания будут затем вручены советскому руководству. Был июнь 1940 года -- и действовать следовало
срочно. Вот почему до Риги я добирался не поездом, а на борту скоростного
советского бомбардировщика. В Риге я вместе с Ветровым нанес тайный визит
Мунтерсу, выразив во время нашей встречи пожелание советского правительства
как можно скорее произвести перестановки в составе кабинета министров республики, в тем чтобы он, Мунтерс, смог возглавить новое коалиционное правительство.
Мой визит был частью комплексной операции по захвату контроля над
правительством Латвии. Руководил ею Меркулов, первый заместитель Берии,
тайно прилетевший в Ригу еще до меня для координации плана действий на
месте. Находясь в Риге под видом советника Молотова, я докладывал обо всем
Меркулову, у которого был прямой выход по телефону на Молотова и Берию.
Между тем правительству в Риге был предъявлен ультиматум. В результате
президент Ульманис вынужден был уйти со своего поста, наши войска
оккупировали Латвию и экс-президента арестовали. Обстановка изменила правила
игры. Немцы оказались слишком глубоко втянутыми в военные операции на
Западе, чтобы интересоваться событиями, происходящими в Латвии. В связи с
этим Молотов и Сталин решили поставить во главе прибалтийских государств не
тех, кто устраивал бы обе стороны (как, например, тот же Мунтерс), а
надежных людей, близких к компартии. Правда, некоторые из первоначальных
условий, предполагавших создание коалиционных правительств, все же
сохранялись. Так, скажем, латвийским и эстонским генералам были присвоены
звания, аналогичные званиям в Красной Армии, а Мунтерса хотя и арестовали,
но сделали это не сразу.
Вместе с Ветровым я отправился в резиденцию Мунтерса, где нами были
предприняты все меры, чтобы упаковать его имущество и без лишнего шума
вывезти всех членов семьи в Москву. Оттуда их перевезли в Воронеж, где
Мунтерса определили на должность профессора в Воронежский университет.
Немецкую сторону мы официально уведомили, что по-прежнему считаем Мунтерса
политически значимой фигурой. Находясь под нашим контролем, он встречался в
Москве за обедом с немецкими дипломатическими представителями, но судьба его уже была решена, и ему не удалось стать даже марионеточным главой правительства. В 1941 году, когда началась война с Германией, Мунтерса арестовали и приговорили к длительному сроку тюремного заключения за деятельность, враждебную советскому правительству. По странному стечению
обстоятельств я встретился с Мунтерсом во Владимирской тюрьме в конце 1958
или начале 1959 года. Когда его выпустили, он остался жить во Владимире.
Выйдя на пенсию, он публиковал статьи в "Известиях", доказывая неизбежность
союза Латвии с СССР.
Судьба прибалтийских государств, которую первоначально определяли в
Кремле и в Берлине, во многом похожа на судьбу восточноевропейских,
предрешенную в свое время в Ялте. Сходство тут разительное: и в том и в
другом случае предварительным соглашением предусматривалось создание
коалиционных правительств, дружественных обеим сторонам. Нам нужна была
буферная зона, отделявшая нас от сфер влияния других мировых держав, и мы
проявляли готовность идти на жесткую конфронтацию в тех районах, где к концу
войны находились войска Красной Армии. Снова повторюсь, задачу построения
коммунизма Кремль видел главным образом в том, чтобы всемерно укреплять мощь
советского государства. Роль мировой державы мы могли играть лишь в том
случае, если государство обладало достаточной военной силой и было в
состоянии подчинить своему влиянию страны, находящиеся у наших границ. Идея
пропаганды сверху коммунистической революции во всем мире была дымовой
завесой идеологического характера, призванной утвердить СССР в роли
сверхдержавы, влияющей на все события в мире. Хотя изначально эта концепция
и была идеологической, она постепенно стала реальным политическим курсом.
Такая возможность открылась перед нашим государством впервые после
подписания Пакта Молотова - Риббентропа. Ведь отныне, как подтверждали секретные протоколы, одна из ведущих держав мира признавала международные интересы Советского Союза и его естественное желание расширять свои границы..."
