Хотя, как вариант, если бы еще такие факты всплыли, можно было бы выдвинуть версию, что записки, на самом деле, записаны задним числом, отсюда и косячки.
Но получается интересно. Похоже, создатели фильма дюже крепко смотрели в Зайцева и Гроссмана, при этом стараясь не вдаваться в самые крайности. Например, была мысль, что эпизод, где наш снайпер убил "немецкую сучку" порождение гения Федора Бондарчука. Но нет. Если верить Гроссману, и Зайцев мог женщину с офицером "крест-накрест" положить, а с Чеховым вообще приводится "отмороженный" эпизод, "убил 2 из 5".
С другой стороны, по Гроссману можно снять фильм покруче Коммандо:
Бездидько — 1305 немцев.
...
Лучший артиллерист — Шуклин, командир 2-й батареи (14 танков одной пушкой)».
Или вот интересный эпизод с "русскими терминаторами":
Меня вызывает Павлов: „Давай пойдем в наступление“. Спрашиваю: „Сколько у вас человек?“ — „Десять. А у тебя сколько?“ — „Четыре“. — „Ну, давай!“ А немцев человек сто, две роты эсэсовцев — подняли крик, спасу нет. Мы и пошли.
Я выскочил и бросился во весь рост: „За мной, урра!“ Подбежали к дому — гранаты стали бросать. Бойцы остались у первого дома, а я побежал ко второму дому, они стояли метрах в пятнадцати. Я один подбежал ко второму дому. Тихо. Рассветало. Мне немного жутко стало. Я забежал в дом, в первую комнату, прислушался. Немцы ведут огонь за стенами, с углов. Тут я бросил к одному углу гранату из окна, а из двери бросил ко второму. Я себя чувствовал так, что не могу выразить, интересно было к немцам поближе подобраться, они ушли за вал, я их достать не могу, только каски виднеются. Тут я по развороченной стене забрался на второй этаж, у меня там днем были припрятаны 8 немецких гранат. Мы их „колбасой“ называли. Я стою, как в тюрьме за решеткой: арматура висит, а стен нет. Сверху мне немцев хорошо видно: рассыпались, бьют по нашим с колена. Я по ним бросил эти 8 гранат. Они стали бить из двух пулеметов и миномета по мне. Я там все углы пересчитал, а вообще не страшусь: связал две палатки, привязал к прутку и через бомбовую дыру спустился на первый этаж. Я выбежал — он по мне пулеметом, я за камень — этот камень в брызги. Я все-таки дополз до своих в первый дом. Мне говорят: „Каюков смертельно ранен…“
Вызывает меня командир роты: „Разведай шлак за линией, домик деревянный“. Я говорю: „Поесть надо“. — „А поспать?“ — „Какой черт там спать!“
Лейтенант дал мне хлеба, сахара, тут полетели мины.
Так я и не покушал. Ну, ладно, так пойду. И пошел. Встретил одного лейтенанта. Он говорит: „В домике немцы, а про шлак не знаю“. Я пошел на шлак. Разведал два пулемета и миномет. Вернулся, доложил. „Ну, — говорит мой лейтенант, — ты их разведал, ты их и уничтожь“.
Пошли: я, Дудников — красноярский рабочий, и Глушаков — алтайский колхозник. Я навесил 12 гранат, винтовку. Подползли к ним поближе. Я предложил атаковать Глушакову — тот мнется. Дудникову предложил. Он: „Я боюсь!“ Я тогда снял шинель и пошел один. Сказал: „Вы меня прикрывайте!“ Полез снова на шлак. Воронка — в ней их пулеметы. Я окопчиком подобрался, взглянул, а они метрах в трех сидят, там два пулемета. Я присел тоже, бросил 3 гранаты. Полез к ним — два немца лежат; с одного снял медаль, с другого кресты, забрал документы, ремни. И пошел миномет снимать. Он за линией в воронке. Фриц меня ударил по каске, оглушил немного, но я его убил. Я разъяренный был. Миномет мы забрали. Только расположился на отдых, мне говорят: людей нет, иди охранять штаб полка. Я продрожал всю ночь. Все это случилось в ночь на 30-е, я убил человек 25, Дудников уложил 16.
Если соединить с "голыми и горящими" из Зайцева, вообще "разрыв шаблона" можно было снять.
Так что, можно сказать, бережно работали с материалом.