От Белинского до карательного неистовства шестидесятников (ЛГ) (*)
КРИТИКА: САМОУБИЙСТВО ЖАНРА?
ЧЕГО ИЩЕТЕ?
Лев АННИНСКИЙ
Мне, конечно, тоже очень интересно, отчего сдохла наша литературная критика: покончила ли она с собой, угроблена ли последствиями государственной опеки или, напротив, последствиями исчезновения оной.
Хотя, признаюсь, есть оттенок двусмысленности в том, что я соглашаюсь рассуждать о конце критики, себя уже не чувствуя полноценным представителем жанра. Вернее, чувствуя себя тем самым отступником, дезертиром, беглецом с поля боя, то есть с того самого «полигона», на котором критики оценивали прочих пишущих: либо отстреливали, либо увенчивали.
Вообще-то я не хотел покидать дело, для которого, как я надеялся, был создан, но вот необходимость судить меня просто ставила в тупик. Да кто я такой, чтобы судить других? Куда деваться от этой роли?
В литературоведение? Какое там «ведение», никакой я не учёный. А просто отнесло меня к событиям, участники которых были вне досягаемости моей карающей длани и на мои приговоры реагировать не могли. А ещё лучше – в историю, подальше, поглубже, туда, где ещё и «текстов» для оценки не было, и не надо было прокурорствовать над ними.
Вадим Кожинов проделал эту эволюцию нагляднее всех: от текущей критики – в историю литературы, и дальше – в историю как таковую.
Ну а занимаясь историей как таковой, я чем занимаюсь? Да теми же текстами. Свидетельствами, документами, «строчечным фронтом». По методу то же самое: истолкование букв. Только ранее я должен был истолковывать романы и поэмы, которые кто-то выдумал, а теперь откликаюсь на что угодно: на старые письмена, письма, писания, записки, заметки, затеси... Одно необходимое условие: реальность должна быть записана. Или произнесена и записана. «Язык есть непосредственная действительность мысли», а мысль – единственное, что неопровержимо свидетельствует о бытии.
Так что же исчезло из этого «литературно-критического» осмысления, переставшего быть «литературной критикой»?
Замечательно это учуяли мои коллеги, собравшиеся на консилиум вокруг окоченевшего тела: кончилось то, что началось с Белинского. Недоучка, заводной фантазёр, самозабвенно менявший точки зрения, невменяемый спорщик, вроде бы и не державший сверхзадачи, – прожёг-таки Россию. Поджёг! Так что в следующем веке гасить пришлось всем интеллектуальным миром, меняя «Вехи». Да и то безуспешно.
Лев Пирогов хорошо обрисовал то, что делал Белинский. Не тексты он разбирал, а произведения, и не произведения оценивал, а поступки. Учитель жизни! И сверхзадачей у него в конце концов оказывался пафос. Волнение, огонь души. При любой «позиции», в сущности мало чего стоившей.
Так первопричина-то в том, что Россия была готова зажечься! И в этом огне всё попутное горело синим огнём. В том числе и всякие дикости. И то безумие, которое в самом поджигателе пламенело. «Кто первый писатель на Руси?» Да что это за пошлость, что за чушь номерная! А ведь тоже от Белинского идёт. Он-то отгорел, а Чернышевский уже тут как тут: судить писателей, приговоры выносить, и уже не пламенно, а каменно. А там уже и заплечные мастера марксистского закала вооружаются, советские прокрусты 20–30-х годов. И самозабвенная мечта о «первом писателе на Руси» выворачивается обоймами литноменклатуры, «секретарской прозы», лауреатской поэзии.
И ведь не только в официоз сбежал этот огонь, но и в зеркальную оппозицию официозу, к «новомировским» бичевателям 60-х годов. Я недавно прочёл в дневниках Лакшина похвалу Рассадину за «беспощадность». Откуда они набрались этого карательного неистовства?
Да от Неистового же. Пока горит душа, можно терпеть этот шахсей-вахсей. Отпылало – только сажа и остаётся. «Литературная критика умирает». Ну так туда ей и дорога.
И пока не запылает, ничем вы её не разогреете. Ни теперь, ни в прошлом. Хоть одну фигуру назовите до Белинского, кого хотелось бы перечитывать непрофессиональными глазами, просто для души. Кого-нибудь вроде Полевого или Надеждина. Или как Тредиаковский и Сумароков зубатятся: кто лучше написал?
А теперь? Вы думаете, что хоть один нормально дышащий человек захочет копаться в нынешних отвалах? Судить об оттенках дерьма в новых опусах Сорокина? Выяснять, чем Донцова отличается от Марининой? Или какие новые проекты вынашивает Акунин? Да они про себя смеются над вами, а допрежь того – над читателями. Обслуживание! Релаксация! Оборот веществ. Очищение от шлаков. Регулярно. По книге в сезон.
Дуня Смирнова в «Школе злословия» спросила меня: «Что вы всё о вечности? Дайте мне нормальный роман года!»
Думаешь о вечности – будет жить твоё детище, и не год, а сколько бог даст, пребывающий в вечности. Целишься продержаться год – ни мгновения не продержишься: сразу на помойку, в унитаз, Сорокиным освящённый.
И вы ещё ищете критиков, которые согласятся всё это разгребать?
Фельетонистов ищите! Правильно сказал Кожинов: для них работа.
Есть фатальный ход базисных событий. Выстраивала Россия духовную структуру, выверяла душевную ауру – Слово становилось знаком Абсолюта, народ – народом Книги, Пушкин – «нашим всем», Белинский – властителем дум.
Испарилось «дум высокое стремленье», и ничего вы не реанимируете. Прах, драка из-за премий, тусовка.
Но талантливые люди есть?
О, с этим на Руси всё в порядке. Умников у нас маловато... умники в «НЛО» сидят, тексты инвентаризируют. А мы, русские, народ по преимуществу талантливый (угадайте, умники, кого я цитирую).
Так вот, талантливые перья просто истекают ядом, прирождённые бойцы лупят кого видят, кружась по опустевшему полигону литературной критики. Не жалко было бы времени – выписал бы хотя бы из текущей дискуссии те характеристики, какими наградили друг друга представители пишущей братии – это ж фейерверк! Сплошные нокдауны!
Ах, как славно пойдут в дело эти таланты, как утолятся эти темпераменты, если только возникнет в литературе и в реальности утраченное одушевление! Если загорится народ верой в себя и в свой жребий! Если люди начнут читать не «тексты на год» или «на сезон», а связную исповедь, из книги в книгу, от писателя к писателю.
Вот связь критика и осмыслит. А комментировать упоённую бессвязность – это всё равно, что торговать воздухом.
В стиле современной количественной энергетики задача формулируется так: «нужна перезагрузка». И впрямь: если нас обесточил Чубайс, так, может, он и смилостивится?
Ну да, дождетёсь вы. То есть дождётесь, конечно, но не того, что началось с Белинского. Тот никакого подключения не ждал: внутри всё пылало. Чахоткой отходило, кровью выхаркивалось.
Угодно вам называть это «перезагрузкой» – пожалуйста. Только не прозевайте: она уже идёт. Трясёт человечество от геополитических сдвигов. Советский Союз развалился. Символически значимые башни Америки (достроила-таки она Вавилонскую башню) рухнули. С Юга на Север выстраивается очередь самоубийц. Преставляются светы.
Если уж в предчувствии кровавого двадцатого века благополучный девятнадцатый начал когда-то харкать кровью, и революционеры полезли на стену, крича, что она гнилая, – вот где предчувствие беды делает честь русской «непредсказуемой» душе! – так и дальше всё будет. Хотите возрождения литературной критики? Приготовьтесь. Только не к триумфам.
Великая культура рождается из великой боли. «Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе».
Попутно, кстати, разрешится и чесоточный вопрос о том, кто первый писатель на Руси.
Осталась бы только Русь. А то бывает: права человека есть, а человека нет.
Статьёй критика Льва Аннинского мы завершаем нашу дискуссию о критике, которая велась под рубрикой «Критика: самоубийство жанра?». Конечно, вопрос был поставлен проблемно и резко. Дискуссия длилась более полугода – с июля прошлого года по сегодняшний день. В дискуссии приняли участие не только известные критики, но и новички, а также представители других жанров литературы.
Напомним имена участников дискуссии. В ней приняли участие Павел Басинский, Лев Пирогов, Инна Ростовцева, Алексей Шорохов, Андрей Столяров, Алексей Балакин, Вячеслав Куприянов, Павел Ульяшов, Сергей Кладо, Виктор Топоров, Николай Переяслов, Владимир Яранцев, Александр Люсый, Капитолина Кокшенёва, Сергей Казначеев, Владимир Бондаренко, Елена Мурашова в № 28 – 30 в июле, № 32 – 38 в августе-сентябре, в № 41, 43 в октябре и в № 46 – 52 в ноябре-декабре
с. г., полтора десятка гостей и участников Ярмарки интеллектуальной литературы № 5 в ЦДХ в № 51, Виктор Куллэ в № 52 в декабре 2003 года, Ольга Рычкова, Геннадий Красников, Сергей Шаргунов и Анна Козлова в № 2 и № 3 – 4, 5 в январе-феврале этого года. Здесь не только москвичи, но авторы из Петербурга, Новосибирска, Электростали и др.
Конечно, это не весь спектр сегодняшней критики, но всё же число участников дискуссии и полярность их воззрений дают практически полную картину того, чем живёт критика начала ХХI века. Мы увидели отрицание собственного жанра и его утверждение, веру в необходимость литературной критики и сомнение в возможностях тех, кто её творит.
Иных из участников мы пригласили, другие сами предложили нам своё участие в этом насыщенном и серьёзном разговоре. Немногие из критиков, которых мы приглашали, не приняли участия в дискуссии. Это те, кто «профессиональное» спутал с «идеологическим». Но неучастие в подобном разговоре выводит профессионалов из реального критического процесса, о чём тоже писали наши авторы, заинтересованные в судьбах русской критики и литературы. Как было подмечено в дискуссии, ряд критиков сегодня ушли в рекламу, на телеэкран, в книжный бизнес, в пиар, в Интернет и т.д. То есть таким образом сами себя поставили вне литературной жизни.
Мы надеемся, что наша дискуссия определила направления современной критики, обозначила её болевые точки, привлекла внимание широкого круга читателей и тем самым способствовала эволюции этого интересного и необходимого литературного жанра сегодня и в будущем.
ОТДЕЛ ЛИТЕРАТУРЫ «ЛГ»
©"Литературная газета", 2003;
при полном или частичном
использовании материалов "ЛГ"
ссылка на www.lgz.ru обязательна.
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg062004/Polosy/art6_8.htm
