Думаю, все, кто работал на Кубе, получили ценный жизненный опыт (во многих планах). Но молодые – особенно. Нас как будто забросили в неведомый мир, и мы, с советским багажом, стереотипами и предрассудками должны были быстро разглядеть, понять и определиться в этой реальности. Был такой страшный фильм: на стене висит странная картина с необычным ландшафтом, и человек входит в эту картину.
Но дело в том, что странность, иногда пугающая, исходила не от Кубы и ее людей, а от небольшой общности наших соотечественников. Попавшие в иной мир, все мы были на взводе, с измененным сознанием, у кого как. Стресс придает силы, но иногда толкает эти силы по странным направлениям. «Советский человек на Кубе» – жесткий эксперимент над выборкой советских людей, и особенно молодых.
В СССР в университете и лаборатории мы существовали, как в «башне слоновой кости»: книги, приборы, вещества и реакции, братские отношения – тогда так было. Это у молодежи. Но и во всей массе «обычных людей» отношения были спокойными, конфликты «наверху» нас не трогали. Это был период «застоя» и даже «бесконфликтности».
Как раз на Кубе у меня был первый в жизни серьезный конфликт (не считая детские стычки с приятелями). В воспоминаниях о Кубе я сомневался – рассказывать ли об этом инциденте. Решил, что стоит. Этот эпизод дал мне возможность на опыте прощупать репрессивную силу и намерения советской системы. Мы в нашей теплице много фантазировали на эту тему, сами чувствуя, что создаем мифы. А тут – реальность, но в мягком варианте, без потерь, например, для меня как экспериментатора. Для моей дальнейшей жизни опыт был полезен, хочу им поделиться, хотя это уже история.
Этот опыт длился долго и вовлек в действие многие механизмы нашей системы. Поэтому какое-то полезное знание дает и разрушает мифы. Мне это было полезно тем, что я вроде бы все делал правильно, но вскоре понимал, что делал глупости. Поэтому тот, кто начал это читать, должен прочесть до конца. Это дней на пять.
История такая: я, вопреки моим желаниям и моему характеру, вошел в сильный конфликт с начальством советской группы специалистов, с секретарями парторганизации — как группы университета, так и провинции, и даже с консулом (как говорили, он же был и от КГБ). Такая вещь за границей — ЧП, поэтому оказалось втянутым и начальство более высокого уровня.
Когда я приехал (1966 г.), у меня установились прекрасные отношения со всеми советскими коллегами. Большинство их было из Ленинграда. Начались между нами трения по пустячному поводу. Кроме меня, в университете был еще один советский преподаватель-химик, с химфака МГУ, на 2-3 года старше меня. Человек мрачный и, видимо, в быту не очень-то приятный. Вот на него коллеги и начальство заимели зуб — по чисто личным причинам. Чем-то он их допек, еще до моего приезда. Приходит он ко мне и говорит: «Помоги, как химик химику. Хотят меня сожрать, ставят на партсобрании вопрос о моей работе. Говорят, я предложил кубинцам плохие темы исследований». Я на партсобрании еще никогда не был – собрание и собрание. Посмотрел я его темы — все нормально, как химик он имел высокий уровень, хотя таких занудливых химиков немного найдется. Ладно, говорю, пойду на партсобрание, поддержу тебя.
Пришел. Публика интеллигентная, ведь Ленинград — наша Европа. Думаю, договоримся. Выступаю, как обычно в лаборатории, чуть шутливо. Говорю: бросьте, дорогие товарищи, к его темам привязываться, темы тут не при чем. Вы все тут, говорю, вообще не химики, как можете судить, какая тема хороша, а какая плоха. К моему удивлению, эти разумные слова у начальства вызвали очень болезненную реакцию: «Как это не можем судить! И можем, и обязаны судить, на то мы и парторганизация».
Я им опять по-хорошему говорю: «Тогда давайте проведем эксперимент. Я тут на бумажке написал пять нормальных, разумных исследовательских тем — и пять идиотских тем, заведомо абсурдных. Пусть каждый член КПСС отметит крестиком те темы, которые он считает разумными. А потом мы посмотрим, пришла ли парторганизация к единому мнению». Это уж совсем очевидно разумное предложение привело начальство в ярость. Даже удивительно было увидеть такой темперамент у ленинградской профессуры. «Вы нам тут цирк из партсобрания не устраивайте!» — кричат. Но вопрос о темах мрачного химика с повестки сняли.
И надо же так случиться, что он хоть и был занудой, но был не дурак. Каким-то образом он со всеми помирился и даже стал приятелем — получил прекрасную характеристику и уехал себе спокойно в Москву. И еще зарекомендовал себя как защитник советских ценностей на переднем фронте идеологической борьбы. Мы с ним читали химикам лекции, каждый свой курс. И приходят ко мне студенты, активисты из Союза молодежи — на него жаловаться. Он на экзамене всех заставляет наизусть пересказать ленинское определение материи. Кто не может — ставит двойку. Я говорю: пойдемте вместе к нему, разберемся.
Он говорит: «Тот, кто не знает ленинского определения материи, не может понять неорганическую химию». Я ему по-русски: «Ты что, Вадим, тра-та-та?» Я такого идиотизма в СССР ни разу не встречал. Кубинские студенты нашего русского разговора, тем более с древними словами, не поняли и снова заныли: «Мы ничего усвоить не можем. Может быть, вы нам плохо перевели? Что это такое — “данная нам в ощущении”? Кем данная?»
Тут уж не смог я его поддержать, при всем моем уважении и к Ленину, и к материи. Потом, слышу, он парторгу жалуется — на кубинцев. Ленинское определение материи не хотят учить! Вот, мол, тебе и социалистическая революция... Я так до сих пор и не знаю, всерьез он это или ваньку валял. Уж больно натурально.
В общем, уехал он, а всю свою нерастраченную злость начальство обратило на меня. Как раз весь старый состав преподавателей сменялся, а начальство оставалось. Только старый парторг университета уезжал. Добрый мужик был, из Запорожья, металлист. Он накануне отъезда мне сказал: «Будь поосторожнее, решили тебя сожрать». Вот термин, раньше не слыхал.
Я удивился: «Что они на меня могут навесить?» Он говорит: «Ты какие-то технические предложения кубинцам писал. Пока что только это. Ты бы лучше наладил с ними отношения». Ну, думаю, это ерунда. Я эти предложения подавал через советское представительство, там и должны были решать, передавать их или нет нашим кубинским друзьям. А устные предложения ищи-свищи.
И все было спокойно. Думаю, забыли, остыли или разумно рассудили.
