Вероятно, ни одна религия в наши дни не привлекает такого внимания и не
вызывает столько споров, как ислам. Его можно назвать самой сильной и
жизнеспособной религией современности. В то же время несомненная и постоянно
растущая угроза, которую принято именовать <исламским терроризмом>,
заставляет все большее число людей во всем мире взирать на ислам со страхом
и непониманием. Отнюдь не соглашаясь с квалификацией ислама как <религии
вражды и ненависти>, нельзя в то же время игнорировать тот неоспоримый факт,
что большинство актов международного террора в последнее время совершается
мусульманами, и то, что в качестве обоснования или приводится необходимость
защиты ислама. Что-то явно неладно - если не с самим исламом как религией,
то во всяком случае с отношением его <защитников> к современному миру.
Почему же ислам воспринимается многими людьми как зловещая и угрожающая
сила? Начать рассмотрение этого вопроса следует с повторения того, что уже
было сказано, а именно с констатации огромной мощи и жизнеспособности
ислама. Ни в одной другой религии нет такого количества верующих, страстно и
самозабвенно преданных своей вере. Ислам ощущается ими как основа жизни и
мерило всех вещей. Он привлекает все больше сторонников, многочисленные
случаи перехода в ислам контрастируют с практически ничтожным числом
перехода из него в другие конфессии. В Соединенных Штатах ислам вскоре
станет второй религией после христианства, оттеснив иудаизм. Простота и
непротиворечивость устоев этой религии, ее способность дать верующим
целостную и понятную картину мира, общества и устройства вселенной - все это
делает ислам притягательным для новых приверженцев.
Ничто, кроме религии, не связывает столь разные во всех отношениях народы,
как, например, курды и индонезийцы, марокканцы и афганцы. Весь образ жизни
мусульман основан на религии до такой степени, что сами термины <ислам> и
<исламская цивилизация> могут звучать почти как синонимы. Но поскольку ислам
<больше, чем религия>, мусульманская цивилизация объединяет людей, которые
при всем различии менталитета и обычаев сознают свою принадлежность к некоей
не только религиозной общности. Это сознание, в отличие от того, каким
обладают этнические группы, не отражает общности исторической судьбы (какие
воспоминания о совместно пережитом прошлом могут быть, скажем, у жителей
Египта и Бангладеш?) и не объясняется этнической и языковой близостью - оно
связано с духовной и культурной традицией. Принадлежность к мусульманскому
сообществу порождает особую солидарность, которая опирается не только на
единое вероисповедание, но и на вытекающее из самих устоев ислама
мироощущение, отношение как к отдельным людям, так и к обществу в целом, к
идеям, вещам и природе. Именно это, а не сама по себе религия, позволяет
говорить о существовании исламской цивилизации.
И эта цивилизационная солидарность является сегодня несомненным фактом.
Бесчисленные конфликты и войны между мусульманами ничего в этом смысле не
меняют. Цивилизации не бывают монолитными и бесконфликтными: в двух мировых
войнах прошлого столетия большинство жертв составляли люди одной и той же
цивилизации, называемой иудео-христианской.
Причины так называемого <исламского возрождения> (подъема, политизации,
радикализации и т. д.) подробно описаны. Это, прежде всего, глубокое
разочарование и фрустрация, вызванные тем, что мусульманское <сообщество
избранных>, приверженцев единственно верного учения, оказалось в современном
мире на обочине, переживает упадок, вынуждено бессильно смотреть, как
неверные определяют судьбы человечества и правят миром. В первую очередь,
это относится к арабским странам. Нельзя уйти от сравнения былой славы и
могущества арабов с их теперешним положением. Фиаско всех без исключения
форм правления, <заимствованных у неверных>, - начиная от карикатурной
демократии, имитировавшей <западную модель>, и кончая насеровско-баасистским
<государственным социализмом> - неизбежно должно было привести мусульманских
активистов к выводу о том, что первопричина бед - отступление от принципов
первоначального ислама, а ключ к решению многочисленных проблем - в
восстановлении этих принципов под девизом: <Ислам - вот ответ>. Так возник
исламский фундаментализм, занявший доминирующее положение в той части
спектра мусульманской мысли, которая не довольствуется нынешним безрадостным
положением вещей и активно ищет пути преодоления упадка.
Ведущий американский специалист по проблемам ислама Джон Эспозито писал в
своей книге <Исламская угроза>, что <исламские политические активисты
считают ислам совершенным и целостным образом жизни - это в их представлении
обусловлено Кораном, Божиим откровением, подкреплено примером Мухаммада и
реализовано во всеобъемлющей природе шариата. А если так, вдохнуть жизнь в
мусульманские правящие учреждения и в общество можно лишь одним способом:
вновь утвердить исламский закон, сделать его основой государства и общества,
которые должны руководствоваться исламом и опираться на социальную
справедливость... Современное национальное государство потерпело
катастрофу... Слабость и подчиненное положение мусульманских государств -
это следствие безбожия мусульман, которые уклонились от пути, начертанного
Богом, и предпочли ему светские, материалистические идеологии и ценности
Запада или Востока - капитализм или марксизм>.[1] Здесь описан именно
мусульманский фундаментализм. Разумеется, фундаментализм нельзя
отождествлять с политическим радикализмом, исламизмом и тем более с
терроризмом, но та система мышления, которая начинается с фундаментализма,
вполне способна привести к экстремизму и террору.
Отставание мусульманского мира, особенно арабской его части, действительно
ощущается во многом, не только в провалах политических режимов. Среди ученых
в мире насчитывается всего один процент мусульман (в одном Израиле живет
больше ученых, чем во всех мусульманских странах вместе взятых). В арабских
странах ежегодно переводятся лишь около 300 иностранных книг - в пять раз
меньше, чем в Греции. Капиталовложения в научные исследования здесь
составляют одну седьмую от среднемирового уровня. В 56 странах-членах
Организации <Исламская конференция> проживает пятая часть населения земли,
но они совместно производят меньший валовой национальный продукт, чем
Франция.[2]
Причины такого отставания некоторые исследователи видят в экономической
системе Османской империи, с ее засильем государственной власти, подавлением
частной инициативы, отсутствием правовых гарантий для предпринимательства и
т.д. Другие объясняют его особой культурной и интеллектуальной традицией,
которая препятствовала становлению гражданского общества. На протяжении
столетий в мусульманском мире доминировали богословы-юристы (улемы),
заботившиеся главным образом о том, чтобы не допустить нововведений (бида).
Их ригидность и узколобость, одержимость сохранением традиционных исламских
устоев мешали как притоку новых общественных идей (гражданских свобод, прав
человека, демократии), так и техническому прогрессу - всему, что шло с
Запада и уже поэтому было неприемлемым.
Если определено, что причина всех несчастий - забвение основ ислама, то
остается лишь уяснить, кто препятствует восстановлению этих основ. Ответ
прост - это Дар аль-Куфр, мир неверия, в сегодняшнем мире представленный
исконным врагом, обществом западной иудео-христианской цивилизации. К нему
относятся, прежде всего, развитые страны, и особенно Америка - средоточие
западного неверия и враждебности к исламу. Но не только они, Россия тоже. Не
случайно девиз Хомейни гласил: <Смерть Америке, смерть Израилю, смерть
Советскому Союзу!>
Исламский радикализм питается жгучим ощущением несправедливости, которое
постоянно испытывают люди в Азии и Африке, особенно в арабском мире. Низкий
жизненный уровень, нищета, безработица - все это порождает комплекс
неполноценности, сознания своей незаслуженной <второсортности> по сравнению
с Западом, вчерашним колонизатором и хозяином, империалистическим хищником,
стремящимся уничтожить традиционные ценности мусульманского мира, растворить
их в безбожном материализме. Мусульмане гордятся своей древней и богатой
цивилизацией, но понимают, что в мировой иерархии их страны стоят на низшей
ступени. Убежденные в превосходстве своей культуры и в том, что только ислам
содержит абсолютную истину, они с горечью видят, что в мире властвуют,
задают тон другие.
Это общее чувство горечи усугубляется одним специфическим, но чрезвычайно
важным обстоятельством. Иерусалим, третий после Мекки и Медины священный
город ислама (по-арабски он называется Аль-Кудс, что и значит <священный>),
где находятся две глубоко почитаемые мечети - Масджид аль-Акса
(<отдаленная>) и Купол скалы (обе они связаны с преданием о ночном
путешествии Мухаммада из Мекки на палестинскую землю, во время которого
пророк был вознесен на небо для встречи с Аллахом), - сейчас оказался под
властью Израиля, который в глазах мусульман является форпостом Запада,
прежде всего Соединенных Штатов. Американцев обвиняют в том, что по их воле
евреи захватили святую землю. Практически все мусульмане видят в этом
трагедию ислама, виновниками которой называют Израиль и Соединенные Штаты.
Это дополнительный и очень веский аргумент, обосновывающий необходимость
борьбы против Америки. Его также используют радикалы-исламисты, внушая своим
единоверцам мысль, что единственным эффективным оружием в борьбе против
несравненно более сильного врага может стать террор.
Возможно, большинство мусульман в своей повседневной жизни не занято столь
глобальными проблемами, но, судя по всему, они так или иначе одобряют
основные тезисы активных исламистов, а также их убежденность в том, что
первопричиной всех бед является западный империализм. В этом смысле
мусульмане разделяют взгляды, преобладающие в третьем мире как таковом, -
ничего собственно исламского в таких взглядах нет. Они отражают широко
распространенный антиамериканизм, точнее антигегемонизм, вызванный как
поведением единственной сверхдержавы, так и устоявшимся представлением,
согласно которому Америка стремится не только господствовать над всем миром,
но и навязать всем свои ценности, свой образ жизни, лишив других
самобытности и древних традиций.
Но дело не только в этом. Сама по себе сущность ислама как религии,
некоторые изначально заложенные в нем положения, равно как и особенности
развития богословско-общественной мысли на протяжении веков - вот что
создает благоприятную почву для перерастания обычной <третьемирской>
неприязни к Западу в активное противодействие, ведущее к терроризму.
Разумеется, неверно называть ислам религией, поощряющей насилие и
возбуждающей вражду. Как и во всякой великой религии, в исламском учении
можно найти противоречащие друг другу принципы и призывы. Пресловутая
концепция джихада, например, может быть истолкована в совершенно различных
смыслах. И тем не менее в Коране содержатся формулы, которые без всякой
натяжки можно интерпретировать как призыв не просто к защите ислама от его
врагов, но и к истреблению неверных, если они выступают против единственно
истинной религии. А поскольку при желании так можно трактовать даже
<культурную экспансию> иноверцев, ничто не мешает, ссылаясь на заповеди
Аллаха, провозгласить беспощадную борьбу с ними священным долгом мусульман.
Именно это и делают исламисты.
Уже отмечалось, что источник силы и жизненности ислама - тотальная
преданность верующих, их безоговорочная готовность следовать за
руководителями, если есть убежденность в том, что последние действительно
вдохновляются духом Корана. Поэтому лидерам исламистов приходится
доказывать, что Коран учит применять насилие по отношению к врагам ислама.
Они ссылаются на послание Мухаммада, в котором мир разделен на Дар аль-Ислам
и Дар аль-Куфр и предсказывается триумф ислама после того, как истинно
верующие одолеют мир неверных.
Джихад всегда считался религиозным долгом мусульманина и одной из главных
обязанностей мусульманской общины, хотя улемы никогда не включали его в
число столпов ислама. Это слово чаще всего переводят неточно как <священная
война>, но буквально оно означает лишь высшее, максимальное усилие; главное
понимание джихада состоит в том, что верующий борется против зла и искушений
в самом себе, путем самодисциплины стремится следовать воле Бога, идти по
указанному им прямому пути, быть добродетельным, совершенным мусульманином.
Это - <большой джихад>, а <малый джихад> - это борьба за распространение и
защиту ислама. Но исламисты делают упор фактически именно на <малый джихад>,
и им есть на что сослаться, хотя бы на такие стихи Корана: <И сражайтесь на
пути Аллаха с теми, кто сражается с вами... И убивайте их, где встретите, и
изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас... Я брошу в сердца тех, которые
не веровали, страх; бейте же их по шеям... избивайте многобожников, где их
найдете, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком
скрытом месте!>[3] Конечно, нельзя забывать об историческом контексте: речь
здесь идет не о христианах, а о язычниках, к тому же наряду с призывом
убивать есть и ограничение: <не преступайте пределов дозволенного>. Но при
желании можно интерпретировать эти суры Корана как призыв убивать вообще
всех неверных, т. е. немусульман. Именно это и делают воинствующие
исламисты, а ваххабиты идут еще дальше и считают врагами даже мусульман,
уклоняющихся от выполнения этого <священного долга>. Как писали о джихаде
российские ученые Н. Жданов и А. Игнатенко, <уйти от силового содержания
этого понятия трудно>.[4]
Симптоматично, что один из идеологов исламизма, Салих Сиррия, резко выступал
против демократии как <образа жизни, противоречащего исламскому пути. При
демократии люди властны издавать законы, разрешать и запрещать то, что они
хотят, в то время как ислам не позволяет им решать, что есть <халяль>
(разрешенное Аллахом) и что есть <харам> (запрещенное Аллахом), даже если
между ними по какому-либо вопросу существует полное единодушие. Сочетать
ислам с демократией - то же самое, что сочетать, например, иудаизм и ислам;
точно так же, как человек не может одновременно быть мусульманином и иудеем,
он не может быть в одно и то же время мусульманином и демократом>.[5]
И здесь мы видим, насколько пагубно для исламской цивилизации - как это ни
парадоксально - то обстоятельство, что в ней отсутствует такой институт, как
церковь с ее иерархической структурой, увенчанной наверху непререкаемым
авторитетом. И католическую, и православную церковь издавна обвиняли в том,
что данный тип структуры утверждает моноцентризм, препятствует свободе
мысли. Но вот в рядах мусульман появляется Усама бен Ладен: не имея на то
никаких прав, он издает фетвы и объявляет джихад, и некому его
дезавуировать, нет духовного авторитета, который мог бы наложить вето на
якобы исламские и коранические призывы Усамы и других фанатиков. Нет ни
папы, ни патриарха. Особенность ислама в том, что, требуя строжайшего
единомыслия по отношению к ядру учения пророка, к устоям веры, он имеет
совершенно децентрализованную организацию и структуру. Мазхабы (богословские
школы) признаются равноправными, столетиями существуют секты, которых никто
не мог официально объявить еретическими, и хотя <врата иджтихада>
(истолкования, решения вопросов богословско-правового комплекса) формально
были закрыты тысячу лет тому назад, интерпретация многих важнейших проблем
является прерогативой различных улемов и факихов (совсем недавно
возобновился спор о применении шариата, о моделях государства, о том, каким
сурам Корана - мекканским или мединским - следует отдавать предпочтение в
случае противоречия между ними). Немудрено, что при таком положении вещей
богословские авторитеты, даже отвергающие идеологию бен Ладена - а в
исламском <мейнстриме> таких подавляющее большинство, - не располагают
догматически обоснованным инструментарием воздействия на умы верующих,
который позволил бы опровергнуть человеконенавистнические призывы
экстремистов. Да и как они могли бы это сделать, если в одном из крупнейших
мусульманских государств, Саудовской Аравии, официально господствует
ваххабизм, многие идеи и положения которого вполне соответствуют
экстремальной идеологии сторонников <Аль-Каиды> и других подобных
организаций.
Но корни проблемы лежат еще глубже. Российский ученый Дмитрий Фурман
проницательно отметил, что если в христианских странах громадная сфера
общественной и государственной жизни оставалась свободной, способной к
развитию, поскольку церковь заботилась лишь о том, чтобы все признавали ее
абсолютную власть в вопросах веры и редко вмешивалась в
социально-политические процессы, то в мусульманском мире дело обстоит прямо
противоположным образом. <Любые социальные формы и любые изменения должны
оцениваться с точки зрения одной вечной модели - модели мединского
государства (или протогосударства) пророка, зафиксированной в шариате. Здесь
нет колоссальной <светской> сферы жизни, безразличной с точки зрения религии
и поэтому - способной к эволюции>.6 А из этого вытекает неспособность и
нежелание тех людей, которые являются авторитетами для мусульман и
определяют интеллектуальный климат в мире ислама, - богословов-правоведов,
проповедников - видоизменить систему своих взглядов таким образом, чтобы она
перестала быть основой для состояния вечной напряженности во
взаимоотношениях между исламским сообществом и <другими мирами>.
Краеугольным камнем идеологии духовных лидеров исламского мира остается, как
и тысячу лет тому назад, концепция перманентного и нескончаемого
противостояния Дар альИслам и Дар аль-Хар[6]. Это и есть то поле, на котором
так удобно произрастать идее джихада в его воинственной интерпретации -
идее, логически ведущей к оправданию террора.
Отвечая на поставленный вопрос: <Что же не в порядке с миром ислама?>, можно
утверждать, что дело обстоит неладно прежде всего с духовным руководством
мусульман, которое не смогло предотвратить появление в организме своей
религии злокачественной опухоли, поставившей под угрозу само будущее
исламской цивилизации.
В настоящее время трудно предвидеть, как именно эта цивилизация будет
развиваться, как она впишется в процессы глобализации, - слишком дисперсным,
разнообразным, разделенным представляется мир ислама. Трудно указать некие
<общеисламские> цели для нескольких десятков национальных государств с их
несхожими проблемами, потенциалами, интересами, различным геополитическим
положением. Например, исторические судьбы Северной Африки и ЮгоВосточной
Азии определяются столь многочисленными локальными факторами, что любая
единая модель развития, предложенная для этих регионов, была бы
искусственной.
Ясно, что мусульманские государства будут страдать от глобализации в ее
нынешнем виде так же, как и другие страны третьего мира. Ведь исламскую
цивилизацию, несмотря на существование горстки стран, богатых нефтью, в
каком-то смысле можно назвать <цивилизацией бедных>. Кроме поставок сырья,
исламским странам почти нечего внести в мировую экономику, хо тя многие из
них успешно развивают перерабатывающую и мелкую обрабатывающую
промышленность. А скованная догмами исламская общественная мысль не в
состоянии адаптироваться к условиям информационной революции.
Вероятно, молодые и приемлющие модернизацию элементы мусульманского общества
станут искать выход из положения на пути приобщения к западным ценностям,
приспосабливая их к традиции и тем самым все более отдаляясь от наиболее
архаичных форм исламской цивилизации. Чтобы противодействовать этой
тенденции, другие, столь же молодые и образованные люди будут стремиться
вновь утвердить исламские ценности, возродить веру путем обновления
исламской философии и создания новой школы фикха, т. е. мусульманской
юриспруденции и комплекса социальных норм. Если это удастся, исламская
цивилизация выйдет из состояния склероза и окостенения. В противном случае
она окажется в изоляции, и это может привести к хантингтоновскому
столкновению цивилизаций с катастрофическими последствиями для всего
человечества.
Потенциально мир ислама с его великими культурными традициями и сотнями
миллионов преданных приверженцев обладает огромной мощью и динамизмом; он
мог бы внести большой вклад в развитие человеческого общества. Но для этого
он должен преодолеть нынешнюю болезнь, избавиться от разъедающей его раковой
опухоли. Без преувеличения можно сказать, что исламская цивилизация
переживает критический, переломный момент своей истории, и судьба этой
великой цивилизации прямо зависит от ее способности справиться с демонами
самодовольства, нетерпимости и экстремизма.
[1] John L. Esposito, The Islamic Threat: Myth or Reality? (New York: Oxford
University Press, 1992), 165.
[2] Bernard Lewis, The Crisis of Islam (London: Weidenfeld & Nicolson,
2003), 88-89.
[3] Коран (перевод И. Ю. Крачковского), 2:190, 191, 8:12, 13, 9: 5.
[4] Жданов Н. В., Игнатенко А. А. Ислам на пороге XXI века, М., 1989. С.
220.
[5] Sadik J. Al-Azm, "Islamic Fundamentalism Reconsidered: A Critical
Outline of Problems, Ideas and Approaches", South Asia Bulletin, Comparative
Studies of South Asia/Africa and the Middle East, (vol. XIII, 18, 1993), 18.
[6] Послесловие к книге: Абдуллахи Ахмед ан-Наим. На пути к исламской
реформации. М., 1999. С. 275.
