Только ленивый не прокомментировал скандал со школьным учебником истории под
редакцией Игоря Долуцкого.
В этом учебнике, который предъявили президенту на высочайшей встрече в
Ленинке, учащимся предлагалось обсудить разные оценки сегодняшнего
российского режима. Среди оценок есть и формула "полицейское государство".
Подчеркнем: автор выставлял на обсуждение формулы, а не само государство;
занятие достаточно невинное, хотя к истории в ее академическом смысле
отношения не имеющее. История как предмет заканчивается там, где начинается
современность, в которую мы непосредственно вовлечены. Ельцинский период -
уже история; путинский - еще нет. Так что врагам Долуцкого достаточно было
отрезать последнюю главу учебника и перенести споры о "полицейском
государстве" из учебного класса во внешкольное пространство, на собрания
молодежных организаций, в дискуссионные клубы. И все. Никто - ни сторонники
Путина, ни его противники - по существу возразить бы ничего не смогли.
Тем не менее чуткий Минобраз мгновенно отреагировал и отобрал у Игоря
Долуцкого свой министерский гриф. Без которого учебник, как цветок без
полива, захиреет и прекратит существование: школы не станут заказывать
"неофициальное" пособие, а диетические тиражи издателям не нравятся. Запрета
нет; запрет есть; что и требовалось доказать.
О таковой бюрократической поспешности можно было бы пожалеть - и
успокоиться, если бы не два взаимосвязанных обстоятельства. На которые
почему-то никто из комментаторов внимания не обратил. Хотя в них-то и
заключается соль.
Обстоятельство первое. И главное. "Случай Долуцкого" - не оригинален; это
всего лишь новый эпизод в давней войне, которую Минобраз ведет за
ограничение и контроль рынка школьных учебников и программ.
Года два назад, была произведена аккуратная атака на исторические учебники
для старших классов в целом. На стол Касьянову М. М. положили подборку
цитат, из которых следовало, что считать истинными историческими деятелями
современной России можно кого угодно, только не Касьянова М. М. Премьер
обиделся; минобразовские начальники тут же внесли рацпредложение. А зачем,
собственно говоря, такое количество конкурирующих программ? Уследить за ними
невозможно; глаза разбегаются. Давайте ограничим их священным числом три;
пусть в каждой дисциплине останется по три варианта учебника, официально
разрешенных к употреблению.
Затем объявили и провели конкурс на совершенно новый,
образцово-показательный учебник по истории. Конкурс провалился; результат
оказался столь ничтожен, что запустить машину перераспределения заказов на
учебную литературу не удалось. Иначе инициаторы тогдашнего (они же -
закулисные организаторы нынешнего) скандала немедленно предприняли бы
следующий логический шаг.
А именно: отобрали бы разрешительные грифы у большинства действующих
учебников, заменив "чужих" издателей - "своими" и передав именно им
фактический госзаказ на производство рекомендованных пособий.
Что бы это означало на практике?
То, что тиражи у "своих" выросли бы в 7-10 раз. Учитывая, что школьников у
нас около 20 млн, а себестоимость одного экземпляра учебника один доллар,
легко подсчитать, за что на самом деле шла война. За доходы и взятки. Под
прикрытием идеологической дымовой завесы.
Но от замысла, сулящего более чем реальный доход, они не отказались; просто
грамотно перегруппировались и временно отошли в тень; на прошлой неделе они
из тени вышли. Предъявили президенту неблагонадежный продукт. И нанесли
очередной удар по многовариантности учебного процесса. Цель, повторяю, не
Долуцкий; цель - передел рынка учебников. А средство - пафосные слова об
идеологии и политической борьбе.
Кстати об идеологии. С ней связано второе обстоятельство. Минобразовская
война за сверхдоходный рынок недаром ведется на одной и той же площадке -
исторической. Отношение к истории у политиков трепетное; если их удастся
развести на этом предмете, отработанную модель можно будет автоматически
применить к любой другой дисциплине. Уже не утруждая себя доказательствами и
поиском неблагонадежных цитат.
Забавен этот пафос государствостроительства у сторонников рыночного
беспредела.
