Утрата языкового разнообразия - угроза нашему будущему
Language in Danger. The Loss of Linguistic Diversity And the Threat to Our
Future.By Andrew Dalby. Columbia Univ. 329 pp. $27.95.
Дата публикации: 18 Августа 2003
В течение длительного времени господствовало убеждение, что мир станет куда
более счастливым и спокойным (а может быть, и идеальным) местом для жизни,
если все мы будем говорить на одном языке. Согласно библейской книге "Бытие"
(глава 11), Бог смешал языки в Вавилоне, чтобы потомки Ноя утратили
способность работать сообща. Довершая наказание, "рассеял их Господь оттуда
по всей земле". Разрозненные племена вскоре превратились во враждующие между
собой народы; лишенные возможности понимать друг друга, они утратили
способность улаживать конфликты, что привело к возникновению войн. С той
поры то, что ваши соседи произносят слово "шиболет" не совсем так, как это
делаете вы, могло послужить вполне достаточным поводом для мини-холокоста.
В определенные периоды истории некоторые языки (на Западе - главным образом
латинский и французский) стремительно расширяли ареал своего распространения
и приобретали статус языков межнационального общения - по крайней мере среди
образованных людей. Но их звездный час давно миновал. В настоящее время весь
мир говорит или учится говорить по-английски, и с каждым годом эта тенденция
лишь усиливается. Как выяснилось, нам не понадобился ни эсперанто, ни
какой-нибудь другой из искусственных языков, созданных
мечтателями-утопистами. Любой человек может сегодня улыбнуться и произнести
не только "кока-кола" и "джинсы", но и фразу типа: "Do you want fries with
that?"
Однако Эндрю Долби, автор известного "Многоязычного словаря", убедительно
показывает, что радоваться этому не стоит. В его новой книге "Язык в
опасности" приводится масса примеров, свидетельствующих о том, что языки
развиваются в процессе взаимодействия друг с другом; автор заставляет
почувствовать, как много мы потеряем - и в культурном, и в познавательном
отношении, - когда умрет последний человек, говорящий на корнуэльском или
чаморро, окситанском или намбиквара.
Прежде всего Долби опровергает распространенное мнение, что наличие
языка-посредника резко уменьшает, а то и сводит на нет опасность глобальных
конфликтов: "То обстоятельство, что в двадцатом столетии большая часть
человечества обрела возможность общаться на английском языке, не
предотвратило ни одной войны и не снизило частоты возникновения военных
конфликтов; да и войны не стали от этого менее жестокими. В последнее время
нам пришлось быть свидетелями того, как развязывались ожесточенные
вооруженные конфликты между людьми, в буквальном смысле слова "говорящими на
одном языке": вспомним гражданскую войну в Руанде, иракское вторжение в
Кувейт, войну в Боснии и нескончаемую напряженность между Северной и Южной
Кореей".
Главный тезис автора состоит в том, что люди всегда будут учить своих детей
тому языку, который они считают языком власти. "Добиться успеха - значит,
принадлежать к элите; чтобы принадлежать к элите, человек должен говорить на
официальном или интернациональном языке. По мере возможности все родители
мира, к какому бы "национальному меньшинству" они ни принадлежали, будут
стремиться обучить своих детей "языку элиты": для них это даже важнее, чем
освоить его самому". Если представители первого поколения прибывших в США
иммигрантов изначально говорили, например, на словацком языке, то их дети
стали двуязычными, и можете не сомневаться, что их внуки будут в этом
отношении уже стопроцентными американцами. И вот еще что любопытно:
"относительно немногие из тех, чьим родным языком оказался язык власти,
считают необходимым выучить какой-нибудь язык, обладающий менее высоким
статусом". Таким образом, со временем все большее количество людей
приобщается к языку власти. Кому нужен какой-нибудь допотопный мумбо-юмбо?
Какой от него прок?
Иногда язык немногочисленного народа выживает в течение довольно длительного
времени благодаря тому, что он используется в ритуалах и различных
церемониях, а также для передачи секретов традиционных ремесел. Но, замечает
Долби, "если язык утрачивает свои основные функции, становится неважным,
какое количество людей его понимает". Даже преподавание в школе на двух
языках редко приводит к продлению жизни попавшего в критическую ситуацию
языка: например, кельтский язык неуклонно движется к закату, несмотря на все
попытки возродить его в Ирландии. Только общенациональный - английский -
язык имеет существенное значение для всех регионов Великобритании, потому
что именно им пользуются люди, стремящиеся продвинуться по службе или
как-нибудь иначе повысить уровень своей жизни.
Английский язык превратился во второй (или первый) язык всего человечества
не за счет того, что он обладает какими-то исключительными внутренними
достоинствами, но просто оттого, что на сегодняшний день это самый полезный
из всех существующих языков. В прошлом "языки межнационального общения"
нередко распадались; например, латинский язык раздробился на такие
"диалекты", как испанский, итальянский и другие романские языки, но в мире,
который становится все более единым, в "глобалистской ойкумене", связанной
компьютерной технологией, международными компаниями и спутниковым
телевидением, вряд ли возможна та степень изоляции, которая могла бы
привести к новой языковой дезинтеграции. Укрепление национальных государств
приводит к унификации локальных языков, а возникновение "мирового
государства", основанного на электронных средствах связи и поддерживаемого
глобалистскими устремлениями Соединенных Штатов, обеспечит неизбежный триумф
английскому языку.
Но что мы при этом теряем? "Любой исчезающий язык уносит с собой культуру, -
пишет Долби. - Если вы используете какое-нибудь "туземное" слово, это
означает, что вы чему-то научились от местных жителей (возможно, очень
полезному: скажем, приготовлению пищи или умению распознавать лекарственные
травы). А общеупотребительные слова господствующего языка, всосанного с
молоком матери, почти не способствуют дальнейшему обогащению нашего опыта".
В связи с этим ходом мысли Долби закономерно обращается к лингвистической
теории Бенджамина Уорфа, который утверждал, что "структура любого языка
выражает особое мировоззрение и поэтому влияет на характер мышления того,
кто говорит на этом языке; в каком-то смысле язык предопределяет, что
человек думает о мире". Уже древние заметили: "О некоторых вещах очень легко
говорить по-гречески и очень трудно - по-латыни". Признавая, что тезис Уорфа
неоднозначно оценивается в современной лингвистике, Долби предлагает
несколько смягченную версию теории лингвистической относительности, но, по
сути дела, он верит, что языки выражают различное миропонимание, хотя они и
не обязательно жестко предопределяют характер восприятия и мышления того или
иного их носителя.
Для подкрепления своего тезиса Долби делает краткие экскурсы в историю таких
языков, как романес (язык цыган), идиш, "воровской жаргон", греческий койне
и пиджин-инглиш (англо-туземный гибридный язык). Он прослеживает
исчезновение языков американских туземцев, по большей части в Калифорнии;
рассказывает об уничтожении всех восьми туземных языков Тасмании;
анализирует предпринимавшиеся в разных странах попытки сохранить
многоязычие; отмечает, сколь многим обязан современный английский некоторым
утраченным языкам (оказывается, даже такое "знаковое" для двадцатого
столетия слово, как "персона", было позаимствовано - хотя и не напрямую - из
древнего и малоизвестного языка этрусков). Долби с сожалением констатирует,
что через двести лет количество живых языков сократится до двухсот (сейчас
их около пяти тысяч), а английский, подобно колеснице Джаггернаута, будет с
огромной скоростью сметать все на своем пути к мировому господству.
Долби приходит к заключению, что имеются три главные причины, по которым мы
больше не можем мириться с ситуацией, когда утрата языков идет по
нарастающей. Во-первых, мы нуждаемся в знаниях, которые в них содержатся и
которые не могут быть переданы каким-либо иным способом. Во-вторых, эти
языки нужны нам для того, чтобы облегчить доступ к альтернативным точкам
зрения и картинам мира. В-третьих, многообразие языков необходимо потому,
что только благодаря ему наш родной язык способен сохранить свою гибкость и
творческий потенциал. Автор настолько убедительно доказывает эти тезисы, что
человек, прочитавший книгу "Язык в опасности", почти наверняка с ними
согласится.
Хотелось бы завершить рецензию на этой оптимистической ноте, однако остается
непонятным, каким образом мы могли бы переломить ход событий, если, конечно,
не принимать в расчет возможности какого-нибудь мирового катаклизма или
вмешательства потусторонних сил. Культурное богатство нашего мира иссякает
вследствие галопирующего распространения английского языка, поддерживаемого
экспансионизмом американского образа жизни и развитием международных
коммуникаций на основе современных технологий. Иными словами, мы можем
констатировать, что добились своего: построили Вавилонскую башню - и
транслируем с нее "Симпсонов".
