Разъясняю...
Проще всего привести воспоминания ГСС Д.С.Ковешникова о его "мытарствах" (к началу войны служил в 58 сд):
ОКРУЖЕНИЕ
...Последний бой наша дивизия дала под селом Подвысокое в августе 1941
года. Здесь я в последний раз получил приказ командира дивизии. Немцы взрезали наши оборонительные линии и стремительно пошли вперед. Я в составе группы офицеров нашего полка начал отход в окружении. Нам повезло, что немцы в это время не подбирали пленных - им бы без труда удалось взять измученных и фактически безоружных людей. Но они брали только тех, кто оказывался у них на пути.
Задачи их в это время были другими - только вперед. А мы шли, сойдя с большака, по которому на восток мчались нескончаемые колонны немецко-фашистской техники.
В нашей группе оказались начхимслужбы полка капитан Фролов, начальник ветеринарной службы ветврач 3 ранга Мецзлер, жена Мецзлера, военврач 3 ранга Липская и пять бойцов. Куда идти? Мнения разделились. Фролов упирал на то, что надо почему-то двигаться в обратном направлении,
Мецзлер и Липская решили пробираться в Киев, боясь попасть в плен, - все уже были наслышаны о том, как фашисты поступают с евреями. С ними пошли и остальные. Так я остался в одиночестве. Я решил пробиваться на Кировоград, где думал поскорее соединиться с нашими войсками. Кроме того, была одна мысль: в Кировограде проживала мать моей Валюши, о которой я ничего не знал. Последнее,
что я слышал, - эшелон с эвакуированными семьями разбомбили. Осталась ли в живых моя жена, неизвестно. А ведь она была в положении. Во всяком случае быть неподалеку и не попытаться помочь - этого я допустить не мог.
Шел днем проселочными дорогами, долго пережидал, когда нужно было пересечь большак, на котором было полно немцев. Население этих мест относилось очень по-доброму, давали поесть, пускали на ночлег.
Кировоград уже был взят немцами, во дворе, где жила теща и куда я добрался утром, квартировали немецкие офицеры. Пожилой, крупного сложения мужчина почти сразу спросил меня: "Вы Валин муж?". Он и сообщил мне самое главное: жена с матерью и сестрой выехали из города до захвата его немцами. Я пошел дальше, рассчитывая переправиться через Днепр и догнать своих. Старался затеряться в толпах
местных жителей , так было безопаснее. Понял, что надо остерегаться нового начальства и полицаев, которые мгновенно появились в
крупных городах, селах и райцентрах. Патрули меня пару раз останавливали, я отбрехивался, как мог. Пока везло.
По дороге заметил человека постарше меня, по виду не здешнего. Спросил его по-украински, как пройти на Чигирин. Он ответил на
чистейшем русском: иди нехожеными тропами, меньше шансов наткнуться на фашистов. "Кто ты и откуда идешь?" - "Из-под Первомайска.
Лейтенант, командир роты. А вы?" - "Командир ЛИБа ( легкого инженерного батальона)". Я о таких никогда не слыхал, но проникся к нему
доверием и слушался его во всем. Под Чигирином он сказал: "Дальше я не пойду. Жаль расставаться, но так надо". Остаться снова одному
было тяжело, несколько дней я не мог прийти в себя. Добрался до Черкасс, где уже тоже были немцы. Офицеры и солдаты в полной
боевой выкладке, грузовики с техникой на улицах, ведущих к Днепру, готовились к форсированию.
Я брел по городу, раздумывая, где ночевать, как вдруг в небе появилось огромное количество самолетов, начали падать бомбы. Завыли
сирены, мчались в разные стороны легковые машины и грузовики, затарахтели зенитки. Я же забыл все на свете от нахлынувшей на меня
радости о том, что на меня бросают странные взгляды окружающие, и о том, что я сам могу попасть под бомбы. Выйти из города нужно
было засветло. В селе Русская Поляна зашел в первый попавшийся дом. Хозяева, пожилые люди, тепло поздоровались: "Здравствуй,
сынок!". "Знаю, что мне здесь нельзя быть, опасно для вас", - сказал им. - "Но мне бы поесть немного, да ночь переспать". Дали мне молока
с хлебом и уложили на сеновале. Я рухнул и лишь сквозь сон слышал иногда ночью, как урчали моторы немецких машин.
Утром они показали мне дорогу на Канев, где удобнее всего было переправиться, поскольку Днепр в этих местах разделен посередине
островом и в два приема легче переплыть.
Но необходимо было выждать, изучить подходы к реке. А в прибрежной деревне требовалась регистрация у старосты. Выручил меня - в
который уже раз - один замечательный человек, хромой горбун. Он взял меня на заготовку сена: сам работал на себя, а меня определил
помогать одинокой пожилой женщине, доброй и сердечной. Жил я в этом селе под чужим именем и фамилией дней десять. Однажды, не
прощаясь, ушел и прятался в зарослях на берегу двое суток. Видел, как в этом месте крестьяне перегоняли назад эвакуированный скот с того
берега, как небезопасно было переправляться здесь - то тут, то там на берегу лежали присыпанные песком тела наших окруженцев.
Подошел к перевозчикам на берегу: "Возьмите с собой в лодку на тот берег". - "А чего тебе там?" - "Корову хозяйкину забрать, я у нее
работаю, староста про меня знает". - "Ладно, давай ховайсь на дно".
Так я оказался на левобережной Украине. Не знаю, какое чувство подсказало мне, что на Киев идти не стоит. Как оказалось потом, город
был уже взят. Огромный поток окруженцев днем и ночью тек на Полтаву. Шли, почти не таясь, вдоль железнодорожной ветки, ночевали в
брошенных будках смотрителей или просто в лесу, питались кукурузой, печеной картошкой, которую собирали на колхозных полях. Иногда
на току удавалось набрать зерна, тогда варили пшенную кашу. Заходить в села было бесполезно, потому что наплыв окруженцев был такой,
что прокормить всех местным жителям было просто не под силу.
Хочу особо отметить, что люди выходили из окружения с полной решимостью продолжать борьбу с захватчиками. Я едва ли припомню
разговоры о том, чтобы повернуть назад и сдаться в плен. Когда дошли до Полтавы, оказалось, что и там уже немцы. Наша группа - на сей
раз из 4 молодых лейтенантов - решила зайти в город, чтобы помочь вылечить нашего заболевшего товарища. Он очень мучился - от
больного зуба распухли шея и ухо. Мы вдвоем с лейтенантом, у которого до войны в Полтаве была девушка, зашли прямо к ней домой.
Город, надо заметить, был забит немцами, но они были заняты своими делами и на нас не обращали никакого внимания, тем более что
шли мы уверенно, как свои, местные.
Нашли квартиру, товарищ мой смело стучит в дверь, и -представьте наше изумление!- нам открывает немецкий офицер с оплетенной
бутылкой водки в руках. Товарищ не растерялся: "Гутен таг, гер официр!". "Гутен таг", - ответил немец, слегка растерявшись. И крикнул
девушке по-русски: "К тебе пришли". Из другой комнаты выскочила молодая женщина и кинулась к моему товарищу: "Толя, как я рада! Ты
откуда?". Только так я узнал настоящее имя моего спутника. Толя показал на меня: "Это мой друг из деревни". Немец, как оказалось, стоял у
знакомой на постое.
Офицер очень хорошо говорил по-русски, предложил нам позавтракать, дескать, потом пойдете искать врача. Налил нам по рюмке шнапса
и вскоре ушел.
ПЛЕН И ПОБЕГ
Здесь мы расстались - я пошел дальше, на Харьков, догонять линию фронта. Возле села Староверовка, тянувшегося километров на 10-15в
сторону Харькова, я встретил нашего танкиста: "Слушай, откуда ты? Где немцы?". Танкист весело ответил: "В селе по большей части наши
танки, держим оборону. А немцы дальше, за селом".
Простившись с ним, окрыленный, я не успел пройти и полкилометра, как навстречу мне из-за какого-то склада с автоматами наперевес
вышли два немца. "Папир!" - потребовали они документы. Я растерялся, начал было бормотать, что я солдат, воевать не хочу и иду домой
на Харьков. На немцев это не произвело никакого впечатления. Затолкали прикладами автоматов в сарай с огромными воротами. Когда
глаза привыкли к темноте, увидел, что в сарае около двухсот наших пленных, пожилых и молодых.
Чуть погодя в толпе в одном бородаче я разглядел знакомого - майора Андрея Скучалина, нашего комбата, который по мобпредписанию
стал командиром вновь развертываемого полка [позднее Андрей Петрович Скучалин командовал 895 сп 193 сд]. Очень ему обрадовался, а
Андрей испугался, отводил глаза. Перебравшись поближе и не глядя на него, сказал ему: "Не бойся, дядя Андрей, я тебя не выдам".
